Самое, конечно, интересное в приказе — это заключение. Дословно оно звучит так: “Народами завладел социализм. Социализм, лживо проповедующий мир — злейший враг мира на земле, так как смысл социализма — борьба. Нужен мир — высший дар неба… Ждет от нас подвига в борьбе за мир тот, о ком говорит св. пророк Даниил (гл. XI), предсказавший жестокое время гибели носителей разврата и нечестия и пришествия мира: “восстанет в то время Михаил, Князь Великий, стоящий за сынов народа Твоего, и станет время тяжкое, какого не было с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в то время из народа Твоего все, которые будут записаны в книге. Многие очистятся, убедятся и переплавлены будут во искушении, нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют. Со времени прекращения ежедневной жертвы и наступления мерзости запустения пройдет тысяча девяносто дней. Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трехсот тридцати дней”. “Твердо уповая на помощь Божию, я отдаю настоящий приказ и призываю вас, г. г. офицеры и солдаты, к стойкости и подвигу”.
Поступки повседневности, идеология барона, заключительная часть его приказа, в которой он приобщает всех чинов дивизии к его собственной мистике, может быть, за полным отсутствием иных, более реальных утешений — все это, вместе взятое, давал богатый материал для определенных уже выводов об умственных и душевных способностях барона.
Приходиться ответить: да, он был безумцем, но, конечно, не в том смысле, как это представляется всем лицам, враждебно относящимся к его имени. В своем “безумии” он почти порвал со всякой деятельностью, пытаясь поднять людей на борьбу с Третьим Интернационалом с помощью одного только лозунга: “Победить или умереть…” Он был безумцем или же, может быть, величайшим идеалистом и мечтателем всех эпох. Идеи Романа Федоровича были, поистине, грандиозны в такой мере, что выполнение их не по плечу не только отдельному человеку, но даже и целой нации. Можно сказать, что барон стоял на грани почти гениальности и безумия.
В 1919–1920 гг. генерал Унгерн вполне выявил сокровеннейшие свои мысли в беседе с г. Саратовским — Ржевским, которого чрезвычайно ценил за светлый ум и благородное сердце. Барон утверждал, что с некоторого времени человеческая культура пошла по ложному и вредному пути. Вредность барон усматривал в том, что культура нового времени в основных проявлениях перестала служить для счастья человечества — возьмем ли ее, например, в области технической или новейших форм политического устройства или же, хотя бы, в сфере чрезвычайного усугубления некоторых сторон человеческого познания. Роман Федорович считал величайшей несуразностью, что вновь открытые глубины этих познаний не только не приблизили человека к счастью, а, пожалуй, отдалили и в будущем еще больше отдалят от него.
Таким образом, культура, как ее обычно называют — европейская культура дошла до отрицания себя самой и из величины подсобной сделалась как бы самодовлеющей силой.
На поставленный ему собеседником вопрос о том, в какую же именно эпоху человечество жило счастливее, Роман Федорович ответил, что в конце средних веков. Когда не было умопомрачительной техники, люди находились в более счастливых условиях, хотя, может быть, это звучит как парадокс (вспомним, что в эту эпоху и рыцарство было таковым в любимом для барона смысле). “В девятнадцатом веке уже стало ясно, что развитие техники идет в ущерб счастью рабочего, потому что машина вытесняет его труд шаг за шагом. Борьба за существование обостряется”, — говорил далее барон — “развивается чудовищная безработица и, как результат изложенного процесса, повышаются социалистические настроения”.
Барон Унгерн полагал, что Европа должна вернуться к системе цехового устройства, чтобы цехи, то есть коллективы людей непосредственно заинтересованных как в личном труде, так и в производстве данного рода в целом, сами распределяли бы работу между сочленами на началах справедливости. Невольно поражаешься и осведомленности и как бы прозорливости барона в социально — политических вопросах, потому что взгляды, высказанные им в 1920 г., близки к новейшему понятию о “цехизме”, появившемуся в английской литературе значительно позднее. Можно было думать, как это полагает г. Саратовский — Ржевский, что основы учения о солидаризме, зародившегося во Франции в 1906 г., были знакомы барону. Равным образом, Роман Федорович тогда уже предвидел роль того политического направления, которое ныне носит наименование фашизма и является самообороной общества против коммунизма. Назревший уже конфликт между личностью и культурой разрешался бароном в совершенно “унгерновском” стиле, а именно: вся европейская культура, ушедшая по неправильному пути, заслуживает лишь того, чтобы смести ее от азиатских степей до берегов Португалии… На развалинах Европы нужно начать новое строительство с тем, чтобы, пользуясь опытом минувшего, не повторить ошибок прошлых веков. Смелый вождь, как утверждал барон, может совершить это “оздоровление” Европы при помощи народов-конников, то есть казаков, бурят, татар, монголов, киргизов, калмыков и т. д… Только среди природных конников в наш меркантильный век, по мнению барона, еще хранится искорка этого огня, который вдохновлял таких же конников — средневековых рыцарей на подвиги высокого героизма.