Генерал Резухин стал биваком на Эгийн-голе двумя группами: на левом берегу стал 1–й Конный полок, на правом 2–й Конный полк. Палатка Резухина была поставлена в предгорье, вблизи 2–го Конного полка. Унгерн со 2–й бригадой, перейдя Эгийн-гол, ушел на расстояние около 30 верст от 1–й бригады и стал биваком на дневку.
Потери Азиатской конной дивизии с 20 июля по 14 августа, за время похода на Русь, весьма незначительны сравнительно с потерями красных.
Обстановка с 17–20 августа не позволила заниматься подсчетами, выводами, заключениями, и только в эмиграции, в беседах со старыми бойцами Азиатской конной дивизии выясняется до некоторой степени верная картина. Приходим к выводам, что потери Азиатской конной дивизии убитыми не превышали 200 человек, тяжело раненых, но находившихся в обозе доктора Рябухи на было не больше 50 человек, а сколько было легко раненых — никто не считал. Все способные сидеть на коне считались легко ранеными. Примером служит сотник Н. Вицев, который, несмотря на очень серьезное ранение ноги, не покинул своей 5–й сотни 2–го полка, и поправлялся на коне и в походе.
Много было бежавших бурят — всадников. Они бежали в последнее время пребывания на Руси, когда дивизия проходила по густо населенному бурятами району Цежинская — Цикирская, Харацанская — Хамней. Мой прекрасный вестовой Джамсаров давал мне понять, что пора “втекать”, обещая мне, что его сородичи меня укроют от красных. Я его выругал, он мрачным ушел, а через день скрылся на своем Сивке, который, к слову сказать, поражал своим умом. Буряты — всадники своим диким животным инстинктом чувствовали печальный конец Азиатской копной дивизии и заблаговременно “втекали”, когда сложилась для них благоприятная обстановка.
Таким образом, потери Азиатской конной дивизии нужно считать примерно такими: убитыми 200 человек, бежавшими 120 человек, а всего 320 человек + 50 тяжело раненых. Но за это время дивизия получила пополнение из красноармейцев 100–120 человек. Следовательно, дивизия в своем составе почти не уменьшалась и была в полной мере боеспособной. Но горе было в том, что моральный дух в ней был убит, оставалось мало патрон, еще меньше артиллерийских снарядов и почти не оставалось перевязочных материалов.
Азиатская конная дивизия нанесла красным весьма чувствительные потери. Подсчитывая на память, во всех вместе взятых боях они потеряли убитыми не меньше 2000–2500 человек, а сколько ранеными — “Ты, Господи, ведаешь”. Особенно тяжелые потери красные понесли на реке Хайке и у Гусиноозерского дацана.
Моральное состояние чинов Азиатской конной дивизии.
С того времени, когда Азиатская конная дивизия от Загустая (северный берег Гусиного озера) повернула назад и пошла в пределы Монголии, генерал Унгерн впал в дикую жестокость в отношении офицеров, особенно поступивших в дивизию в Монголии, не считаясь ни с заслугами их в дивизии, ни с чинами, ни с возрастом.
После боя 4 августа у д. Ново-Дмитриевка в обозе появились в качестве погонщиков скота бессапожные офицеры (сапоги с них снимали). Они шли в случайных “опорках” или заворачивали ноги в куски сухих бычьих кож. В числе бессапожных офицеров — погонщиков оказался прекрасный кадровый офицер, бывший курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища капитан Оганезов. Он свое артиллерийское дело знал в совершенстве. Попал в число погонщиков за следующий проступок: в бою, кажется, у Капчаранки вел правильный огонь по высоте, на которой засели красные, с закрытой позиции. К батарее подскакал Унгерн и стал распекать Оганезова за то, что он стреляет с закрытой позиции, обвиняя его в трусости. Капитан Оганезов с достоинством ответил: “Я, Ваше Превосходительство, одинаково хорошо стреляю как с закрытой, так и открытой позиции и, как изволите видеть, снаряды ложатся среди цепей красных. Не находил нужным становиться на открытую позицию и подвергать артиллеристов быть убитыми, хотя 5 шальными пулями”. Такой ответ привел Унгерна в бешенство и он, избив Оганезова ташуром, отправил его погонщиком скота.
До чего дошел страх у офицеров перед Унгерном иллюстрирует такой случай: на одной из ночевок сидела группа офицеров и говорила об ужасах, творимых Унгерном. К группе офицеров подбежал один из ординарцев Унгерна и передал приказ немедленно явиться к “дедушке” и добавил, что “дедушка” сильно сердитый. Тот, предчувствуя недоброе, вместо того, чтобы являться к Унгерну, сел на коня и скрылся во мраке ночи. Какова его судьба — неизвестно.
Не помню точно места, кажется, идя от Сактуя, на пути лежал трудно проходимый перевал, покрытый лесом. Дороги в полном смысле этого слова не было, а была тропа. Нужно было расчищать лес и на лямках поднимать пушки.