Сначала я подумал, что пришли мои последние минуты жизни, но подчеркнуто — вежливое отношение всадников, прибывших за мною и та поспешность, аккуратность в оправке седла на моем Рыжке прибывшими всадниками и помощь мне забраться в седло — меня как-то успокоили, и мы крутой рысью поехали на бивак.
Светало, когда я подъезжал к биваку. Бивак был в движении. Готовили чай. В стороне, на пригорке, сидела группа старших начальников бригады: полковники Хоботов, Парыгин, Кастерин, войсковой старшина Слюс и 2–3 командира дивизиона. Я подъехал к группе начальников и с коня спросил: “Кто меня вызывал?” — “Слазьте с коня, господин полковник, и садитесь к нам”.
Я слез и сел. Хоботов спокойно сказал: “Генерала Резухина нет в живых. Мы постановили уходить на восток. Вы среди нас старший и самый опытный. Мы просим Вас принять бригаду. Мы все охотно подчиняемся Вам”. Не нужно было никаких расспросов, так как свежий могильный холмик в 50 шагах рассказал о драме, совершившейся несколько часов тому назад. Сердце сжалось за участь моего, пожалуй, единственного защитника в чужой для меня обстановке.
“Дайте мне, господа, 5–10 минут на размышление. Я плохо уясняю обстановку”. Я встал и стал ходить, стараясь привести мысли в логическое состояние, отыскивая правильное решение, и дал ответ: “Принимать в командование бригаду мне не имеется оснований, так как для большинства унгерновцев я чужой человек и плохо знаю уклад жизни частей. Ни я, ни меня всадники не знают. Предлагаю себя в конно-вожатые, а каждый командир полка останется в полной мере начальником над своей частью. Я буду назначать время выступления, остановок, дневок, избирать маршруты и прочее, а все внутренние управления частями будет в ваших руках. Для меня потребуется 2–3 офицера и взвод всадников, и к штабу моему ежедневно присылать для связи по 2 урядника, через коих я буду передавать приказания. Постараюсь с наименьшими потерями привести бригаду на восток — в Хайлар”.
Мое предложение безоговорочно было принято. Тут же был сформирован мой небольшой штаб, в который включен был полковник Кастерин, и назначен взвод всадников, по моему желанию, из 3–й сотни 1–го полка.
Первым моим приказанием было немедленно сниматься с бивака и принять меры к охране тыла. В арьергард была назначена 5–я сотня сотника Немцева, как самая надежная.
Через час, то есть примерно в 6–6.30 утра 17 августа бригада вытягивалась в походную колонну. Кастерин со взводом двинулся вперед по указанному мною маршруту к переправе на Селенге. На вопрос командиров полков о моем маршруте я ответил, что его я еще не имею. Главная задача — скорее перейти Селенгу и возможно на большую дистанцию оторваться от генерала Унгерна. Такой ответ в полной мере удовлетворил командиров частей.
Перед выступлением кто-то из офицеров, кажется, ротмистр Нудатов передал мне ладанку, снятую с шеи генерала Резухина. Я ее положил в полевую сумку и где-то на Орхоне, несколько дней спустя, рассматривая ладанку, обнаружил, что в шелк была зашита грамота Богдо-гэгэна о возведении ламаиста батора Резухина в княжеское достоинство. К великому сожалению, ладанка потеряна во время ночного движения в горах Хэнтэй, когда я утерял походную полевую сумку (оторвался ремень) и в ней погибла ладанка генерала Резухина, единственная подлинная карта Монголии, вычерченная геодезистом Лисовским и другие важные документы.
В воспоминаниях Н. Князева легкомысленно указано, что вещи генерала Резухина были разграблены. Ротмистр Нудатов все немногочисленные вещи Резухина раздал его ординарцам, а ценностей у генерала не оказалось. Нашлось около сотни китайских долларов и серебряная мелочь, и она была сдана в денежный ящик, заключавшийся в двух переметных сумах. Стоимость ценностей денежного ящика по курсу не превышала 3000 долл., коими и располагала бригада, двинувшись в переход, считая по птичьему полету 1200 верст, а в действительности — по маршруту в 1600 верст.
Мне не приходилось до сего времени встретиться в эмиграции с полковниками Хоботовым и Парыгиным. Передавали, что Парыгин категорически отвергает свое участие в убийстве генерала Резухина, но не отрицает участия в заговоре.
В ночь с 18 на 19 августа отряд генерала Унгерна стоял биваком на обширном плато вдоль дороги, идущей к оз. Хубсугул. Унгерн чувствовал, что в бригаде неблагополучно. Верный монгол накануне еще говорил генералу, что в 1–й бригаде не все благополучно. Становясь на дневку, Унгерн разбросал бригаду на биваке. Отдельно поставил полки, а на большом расстоянии от них (1–1,5 версты) поставил монгольский отряд. Свои палатки разбил посредине, поближе к монголам.