Холода усиливались. Выпал снег. Пришлось приноравливаться к обстоятельствам; и вот, закипела работа по изготовлению из бычьих шкур теплой одежды и обуви, первобытным способом, завещанным от доисторических предков, причем вместо ниток и дратвы пущены были в дело жилы этих же благодетельных животных.
После того, как найден был относительный выход из положения в вопросе зимней экипировки отряда, самым уязвимым пунктом в хозяйстве барона стало снабжение частей продовольствием. Скромные запасы, вывезенные из Забайкалья, пришли к естественному концу. Требовалось перестроить систему довольствия по туземному образцу, то есть перейти на исключительно мясную пищу. Но можно ли добыть достаточное количество скота? Ведь район реки Толы опустел. Напуганные отзвуками военных действий, монголы откочевали на сотни верст. В близлежащем районе попадались лишь юрты бедняков — аратов, затерянные в хорошо укрытых от нескромных взглядов распадках (разветвления падей) южного Хэнтэя. Достаточно взглянуть на этих исхудалых, почерневших от грязи и дыма кочевников, чтобы понять, что здесь ничего не добудут самые искусные фуражиры.
Кроме того, питание одним мясом, без признаков хлеба, казалось очень, так сказать, неубедительным для наших желудков: съешь, бывало 3–4 фунта, а через два часа снова голоден. Истощение хлебных запасов в интендантстве барона скоро отразилось на конском составе, потому что лошадям, выведенным из Забайкалья, не подходила монгольская система фуражного довольствия; требовалось заменить их местными конями, которые обходятся без овса, но даже в страхе храпят и бывало шарахаются от кормушки с зерном. В тот период барону суждено было познакомится с обратной стороной командования конной частью, когда конница стоит лицом к лицу перед угрозой вынужденного спешивания. Хроническое недоедание, всевозможные лишения и отсутствие утешительных перспектив привело к тому, что сложившаяся обстановка стала расцениваться, как совершенно безнадежная. В связи с этим взоры многих офицеров и всадников обратились на восток, и началось дезертирство.
Нужно только заметить, что беглецы плохо кончали. Лишь трем чинам посчастливилось выбраться в Маньчжурию. Остальным же не суждено было вырваться из цепких рук барона. Погоня имела перед ними слишком большое преимущество; она скакала на сменных, так называемых уротинских лошадях.
В связи с катастрофическим положением отряда, заметно потемнели и заострились аскетические черты лица барона Унгерна. «Дедушка» день ото дня становился мрачнее и суровее. Вне сомнения, он был осведомлен о скрытом брожении и по этой причине усилил репрессии. Именно в те печальные дни и вошла в систему «палочная дисциплина», создавшая Унгерну громкую известность, к слову сказать, послужившая также и причиной его преждевременной гибели. В целях надзора, барон стал покровительствовать системе «наушничества». Для суда же и расправы организовал застенок в юрте личного ординарца, прапорщика Бурдуковского. Вследствие того, что никто из офицеров не мог считать себя достаточно гарантированным от детального знакомства с бароновским ташуром, в отряде создалась крайне удушливая атмосфера. Она переживалась острее любой опасности; да и на самом деле была много страшнее смерти на поле битвы. Настороженные дни чередовались с напряженными ночами, прорезавшимися нервной стрельбой, дикими криками «Лови! Держи!», и топотом бешеной скачки.
Чтобы вполне исчерпать эту грустную тему, позволю себе упомянуть, что бежали одиночным порядком, а также группами, в ночь же на 28 ноября 1920 г. дезертировало сразу 15 офицеров и 22 всадника так называемой офицерской сотни 2-го Анненковского полка, во главе с временно командовавшим полком подъесаулом Царегородцевым. Барону доложили на рассвете. Он вскочил на коня и помчался в Анненковский полк.
«Почему Вы не убежали?», — резко обратился он к начальнику пулеметной команды поручику Аргентову. «Пулеметы целы?»— «Так точно, Ваше Превосходительство» — «Вы хорошо в этом убеждены?», — допытывался барон. «Так точно», — еще тверже доложил пулеметный офицер. «Замки где?» — «Как всегда — у меня под подушкой». — «Покажите!» Генерал пересчитал замки и тщательно осмотрел пулеметы.
Вдруг взгляд его нацелился на растрепанную фигуру есаула Макеева, так неудачно для себя выскочившего на шум из палатки. «Ты почему не убежал?», — налетел на него барон. «Я… Я проспал, Ваше Превосходительство», — пролепетал Макеев, и тотчас же бык награжден несколькими крепкими ударами.