Дирк поднялся и сказал:
— Я должен отнести цуранцам еще дровишек.
Выйдя из теплой кухни на холод, он сильно пожалел, что пришлось это сделать, и побежал к дровяному сараю.
Дирк закинул за спину большую вязанку и поспешил к первому из трех флигелей. Цуранцы занимались тем же, чем и обычно: молча сидели, отдыхая между караулами или после каких-то дежурств, на которые иногда отправлялось сразу полгарнизона. Случалось, что они приходили израненные. Отдыхали они так: спали, чинили свои странные оранжево-черные доспехи и тихо переговаривались. Иногда они играли в игру, напоминающую обычные кости, а некоторые даже в подобие шахмат.
В тот день в Белых Холмах их было меньше дюжины, остальные были в походе вместе с командиром. Когда Дирк вошел, они взглянули на него с безразличием. Он вышел и отправился таскать другие вязанки. Закончив, он с облегчением вздохнул. Сколько бы раз он ни заходил во флигель цуранцев, воспоминания об их жестокости приводили его в такое состояние, что он был готов сломя голову бежать оттуда. Теперь до следующего вечера ему не нужно было здесь появляться, и Дирк на некоторое время почувствовал себя в безопасности.
Покончив со всеми делами на этот вечер, Дирк вернулся на кухню и съел скудный ужин — жесткое мясо и кусок черствого хлеба. Все лучшее из того, что оставалось после того, как захватчики забирали еду себе, подавалось лорду Паулу и его дочери. Дирк как-то раз услышал, как Аника жаловалась отцу на плохую пищу, а тот ответил ей, что могло быть и хуже. А по сравнению с тем, чем приходилось довольствоваться Дирку, это был просто пир. Дроген и домашняя прислуга получали целую кучу объедков, но никто не делился с Дровяным Мальчиком.
Дирк вернулся в амбар и постарался не замечать стонов, доносящихся из-под одеяла в углу. Микия с Торреном не обращали внимания на то, что они тут не одни. Дирк решил, что это потому, что Торрен скотник, а она — молочница. Он давно заметил, что деревенские жители ближе к природе и у них иные представления о скромности, нежели у городских.
В другом углу сидела Лития, дрожа от холода. Дирк помахал ей, и она ответила беззубой улыбкой. Он наклонился к ней и спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Сносно, — ответила она слабым голосом. Дирк был уверен, что старуха не переживет зиму, но всем было на нее наплевать. Старики всегда умирают, повторяли они.
— О чем нынче сплетничают? — спросила Лития. Единственное, что составляло радость ее жизни, были слухи и новости. Дирк всегда старался услышать побольше, чтобы хоть чем-то порадовать свою приятельницу.
— К сожалению, сегодня никаких новостей, — ответил он. Неожиданно она спросила его с усмешкой:
— Ну что, хозяйская дочь уже удостоила тебя хотя бы взглядом, мой юный повеса? Дирк вспыхнул:
— Не знаю, о чем ты говоришь, Лития!
— Еще как знаешь, — хихикнула она и шутливо его ущипнула. — Так и должно быть, парень. Она здесь единственная твоя ровесница, и было бы странно, если бы ты на нее не поглядывал. Если эти мерзавцы, которые спят сейчас на наших кроватях, разрешат нам весной навестить соседей, первая же девчонка, которую ты встретишь на ферме, выбьет у тебя из головы это порочное чадо нашего лорда.
— Порочное? — переспросил Дирк. — Что ты имеешь в виду?
— Ничего, милый мальчик, — ответила Лития. — Она — своенравная девчонка, которая всегда получала то, что хотела, а тебе нужна хорошая сильная девушка с широкими бедрами, которая нарожает тебе детей, чтобы, когда ты состаришься, они о тебе заботились.
Хоть Дирк и был еще совсем юн, от него не ускользнула горечь, прозвучавшая в этих словах. Он знал, что единственный сын Литии несколько лет назад погиб и теперь не осталось никого, кто бы о ней позаботился.
Дирк сказал:
— Завтра постараюсь принести тебе из усадьбы еще одно одеяло.
— Не стоит ради меня наживать себе неприятности, — сказала Лития, но по ее лицу было видно, что она ему благодарна.
Дирк забрался по лестнице на чердак, где ночевали парни помоложе. Среди них он был самым младшим, поскольку дети слуг жили со своими родителями. Алекс, Ханс и Леонард уже спали. Хэмми и Петер еще не вернулись. Дирку самому не помешало еще одно одеяло, но он полностью зависел от тех, кто был старше него. Только прижавшись к Хэмми, можно было греться то одним, то другим боком, поэтому всю ночь Дик вертелся.
А до весны еще оставалось целых два месяца. Хэмми и Петер вскарабкались на чердак, и Дирк, завернувшись в свое единственное одеяло, провалился в сон.
Его разбудил непонятный звук. Только потом Дирк сообразил, что кто-то кричал. Звук был приглушенный, но это явно был крик. С минуту Дирк прислушивался, но было тихо, и он попытался снова уснуть.
Только он задремал, как внизу послышался какой-то скрип и звук шагов. Странное бульканье заставило Дирка приподняться на локте и вслушаться в темноту. Он напряг слух, но вновь стало тихо. Решив, что это опять Микия с Торреном, Дирк улегся назад и опять попытался заснуть. Им уже овладела дремота, когда он почуял неладное. Он поднял голову и увидел, что на него быстро надвигается что-то большое и темное. Дирк сел и невольно отпрянул в сторону.
В одно мгновение произошло сразу две вещи. Кто-то ударил его мечом, разрезав рубашку прямо под воротником, и Дирк, отшатнувшись, ударился спиной о люк сеновала. Он закричал, от ужаса не в силах произнести что-то внятное. Раздался вопль, на него рухнуло чье-то тело, и Дирк почувствовал, что летит. Он упал в сугроб, а сверху на него свалился еще кто-то, и Дирк потерял сознание.
Когда он очнулся, на востоке небо уже светлело. Дирк замерз и едва мог дышать. У него заплыл левый глаз, и какая-то тяжесть придавливала Дирка к земле.
Он попробовал пошевелиться и обнаружил, что на нем лежит Хэмми.
— Эй, слезай, — хотел сказать Дирк, но голос не слушался, а горло пронзила такая боль, что он застонал.
Ноги у него занемели от холода: он пролежал в сугробе несколько часов. Дирк поерзал, уселся и только тогда понял, что Хэмми мертв. У него было перерезано горло и лицо было совсем белым. Ужас так подстегнул Дирка, что он сумел спихнуть с себя труп и даже встать на непослушных ногах.
Он стал стряхивать с себя снег, и все его мышцы заныли от боли. Выбравшись из сугроба, Дирк увидел, что он весь в крови, и это кровь Хэмми.
— Что случилось? — потрясенно прошептал Дирк.
Он побрел к амбару. Через час должно было взойти солнце. Ноги у него подкосились; он прислонился к стене амбара и, подняв голову, увидел, что люк, через который поднимают сено, открыт. На негнущихся ногах Дирк обошел амбар и увидел, что дверь распахнута настежь. Посмотрев на снег перед дверью, он заметил странную вещь. Там, где обычно никто не ходил, можно было различить цепочку следов, а рядом — борозды от полозьев. Кто-то тащил отсюда тяжело груженные сани. Лошадей в усадьбе давно не было — цуранцы съели их еще прошлой зимой.
Дирк вошел внутрь и увидел Микию и Торрена, которые лежали в объятиях друг друга с перерезанными глотками. Старая Лития валялась в луже собственной крови, и глаза ее были широко открыты. Повсюду, куда бы ни посмотрел Дирк, он видел смерть.
„Кто это сделал? — в панике спрашивал себя Дирк, — Неужели цуранцы вдруг помешались и всех перебили? Но если это они, должны быть и обратные следы, а след только один“. К тому же он знал, что почти все они были где-то в походе и в усадьбе их оставалось всего несколько человек.