В день эксперимента из-за срочных дел в Бостоне я был лишен возможности присутствовать на сем торжественном событии, обернувшемся трагедией, так что о происшедшем знаю лишь со слов очевидцев. Впрочем, я все равно не смог бы ничего изменить.
Эксперимент планировался днем, однако в последний момент возникли какие-то неполадки с аппаратурой, устранение которых затянулось до вечера.
Говорят, что запуск ускорителя сопровождался необычными оптическими эффектами. Возникло радужное сияние, для которого даже кирпичные стены лаборатории не составляли преграды — оно охватило все здание и озарило студенческий городок. Некоторые очевидцы из числа студентов, вероятно, испытали тогда своего рода коллективную галлюцинацию, описывая впоследствии чудовищный призрак, парящий в радуге, распростерший крылья и щупальца. Впрочем, зная образ жизни нынешней молодежи, ее свидетельствам вряд ли можно доверять.
Собственно, все это продолжалось не более минуты — в лаборатории раздался взрыв, от которого вылетели стекла и частично обрушилось само здание. К счастью, никто серьезно не пострадал, по крайней мере на первый взгляд — мой брат тогда отделался ушибами, царапинами и легким сотрясением мозга. В местной больнице ему тут же оказали необходимую помощь.
Однако проект был погублен. Когда Говард вышел на Ученый совет за разрешением на возобновление своих исследований (с учетом прежних ошибок) то получил категорический отказ. Более того, ему мягко намекнули, что как ни жалко будет университету расстаться с молодым и талантливым сотрудником, такая возможность отнюдь не исключена.
Говард, казалось, смирился с поражением, которое он рассматривал как временное, всерьез занялся преподаванием, а на досуге развивал свою теорию на бумаге — этого ему никто не мог запретить! В тот период его стали часто мучить головные боли — по собственному выражению брата, как будто что-то ломилось к нему в голову. Медицинское обследование ничего не выявило, и мы списали все на последствия травмы и стресс.
Через месяц головные боли прошли, уступив место странной сонливости. Достаточно сказать, что однажды Говард заснул прямо в аудитории, к вящему удовольствию своих нерадивых учеников. Этот болезненный сон сменялся у брата каким-то лихорадочным возбуждением. Порой, разговаривая с ним, я видел, что мысленно он где-то далеко отсюда, и с ним происходит нечто, о чем он хочет, но боится рассказать.
В конце концов, мне все же удалось вызвать брата на откровенность, и результат превзошел все ожидания…
Оказывается, в своих снах Говард становился другим человеком — более того, человеком иного мира, в чем-то похожего, а в чем-то и непохожего на наш. Его потусторонним двойником был некто Ктан бен Катаранх, странствующий мудрец из страны Фагд. И хотя после пробуждения в памяти моего несчастного брата удерживались лишь крохи иного, их было достаточно для увлекательных рассказов на много часов.
Мир снов Говарда представлял собой пестрое сообщество государств, расположившихся по берегам теплого моря, разделяющего два больших континента, наподобие Средиземного, а также на его островах и архипелагах. О том, что творилось за пределами этого оазиса цивилизации, представления у местных жителей были довольно смутные. По уровню развития они, похоже, находились где-то между античностью и средневековьем.
В том мире были свои ученые и философы, поэты и художники, маги и воины, купцы и правители, крестьяне и ремесленники. История его насчитывала не одну тысячу лет и была записана в свитках из кожи ящерицы.
Там порой мирно уживались, а порой враждовали между собой люди и нелюди всевозможных рас, в существование которых трудно было поверить.
Фантазия обитателей мира грез наплодила сонмище богов, которым посвящались величественные храмы и причудливые ритуалы. Где-то почитали священных животных (например, кошек), и те во множестве бродили по улицам.
В диких местах еще обитали первобытные чудовища, наводящие ужас, — в дремучих лесах и пещерах водились косматые зверолюди, на горных вершинах гнездились гигантские хищные птицы… А кое-где в городских клоаках и трущобах скрывались собакоголовые упыри, выходящие лишь по ночам для нечестивой трапезы.
На тропических островах Востока тысячи лет вели войну лиловые пауки и разумные жабы, которым никогда не было дела до людей.