И вот я вернулся к высоким зеленым холмам, заливным лугам, мирным дубравам, пышным цветникам и уютным домикам гостеприимных обитателей. Не знаю, видят ли они сами эту благодать, или для этого надо родиться за тысячи километров, а потом медленно гнить в грязи и сутолоке мегаполиса?
Город, в котором мы отдыхали, стоял на озере, точнее — на озерах, плавно переходящих одно в другое и образующих в плане подобие человеческой фигуры. Сердцем его был остров со старинным замком, что много веков назад возвел один из Великих князей Литвы. Во времена моего детства лишь часть замка была отреставрирована, остальное же представляло собой живописные руины. Мальчишкой я обожал ползать по нагретым солнцем огромным камням, забираясь все выше и вызывая неудовольствие родителей. Теперь наконец реставрация была завершена, поверх древней кладки из ледниковых валунов вознеслись стены красного кирпича, наполнив старую форму новым содержанием. Но честно говоря, мне милее была древность.
Всего десять дней провел я здесь в этот раз — все, что мог себе позволить. Но дни эти стоили многих месяцев моей жалкой и суетной жизни.
Именно тогда я познакомился с местным парнем по имени Ян. Так назвали его родители-католики в честь святого Яна Непомуцена, покровителя города. Сам Ян особо религиозным не был, в костел ходил редко и в основном из эстетических соображений, однако живо интересовался всем удивительным и сверхъестественным. На этой почве мы и сошлись.
Ян оказался знатоком местных легенд и преданий, связанных с озером и замком. Впрочем, рассказы о призраке Великого князя, помогающем добрым и наказывающем злых, а также сказка о несчастных влюбленных, превратившихся в лебедей, были достаточно традиционны. Меня больше занимали истории с мрачным ароматом тысячелетнего язычества этой земли. Похоже, некоторые из здешних обитателей верили, к примеру, что озеро не замерзнет и не вскроется, не приняв человеческую жертву, не забрав чью-то голову. От этого суеверия якобы и пошло название озера, звучащее по-русски как «Голова».
Впрочем, по другой версии, название происходило от поверженного Великим князем врага-крестоносца, чья отрубленная голова была брошена в озеро много веков назад, но порой всплывает в штормовую погоду и сулит несчастья увидевшим ее.
Особенно жутко было слушать подобные истории поздним вечером — на низкой деревянной скамейке у самого берега, под загадочный плеск волн и отдаленный лай собак, когда из-за леса восходит огромная кровавая Луна…
Другим увлечением Яна, кроме мистики и фольклора, был янтарь. Не раз он специально ездил на Балтийское море, чтобы самому принять от природы ее таинственные дары. Его вдохновляла древность этих каплей смолы, застывших миллионы лет назад, и древность существ, что когда-то нашли в них могилу — причудливых насекомых, диковинных растений и даже маленьких рыб. Подумать только, говорил он, мы их держим в руках, как ни в чем не бывало, а ведь они были современниками динозавров!
Вежливо разделяя его восторг, я склонен был думать, что янтарь — материал, загадочный и сам по себе. Например потому, что его не находят нигде, кроме Балтики, хотя жаркие и влажные леса, сочащиеся смолой, росли когда-то по всей Земле — их останки обнаружены даже в Антарктиде. С давних пор люди приписывали янтарю целебные и магические свойства…
Все хорошее быстро кончается. Я вернулся домой — и очень вовремя, ибо через пару дней грянул кризис. Август в нашей стране щедр на сюрпризы.
И вот теперь я держал в руках письмо Яна, похоже, снова посвященное давней теме. К счастью, мой далекий друг принадлежал к поколению — возможно, последнему, — которое еще умело неплохо говорить и писать по-русски, а также владело литературными приемами.
"Привет, Алексей! — писал он. — Надеюсь, ты еще помнишь меня. Жаль, что тебе не удалось выбраться к нам в последние два года. Честно говоря, мне тебя не хватало — тут мало с кем можно так поговорить.
Помнишь наши беседы о всяких странных и жутких вещах? Похоже, с одной из них я столкнулся лицом к лицу. И наверное, только ты сможешь разобраться в ней по-настоящему.
В письме ты найдешь кусок янтаря с распятием внутри.
Не думай, я не ударился вдруг в религию предков и не собираюсь обращать тебя в католичество. Все гораздо чуднее, чем можно вообразить.
Я знаю, как ты неравнодушен к нашему народному творчеству — надеюсь, глиняные колокольчики еще звенят в твоем доме, — но поверь: это не изделие какого-то хитроумного ремесленника. Похоже, это вообще не дело человеческих рук. Его, можно сказать, само море выбросило к моим ногам — вместе с другими кусками янтаря, уже ничем не примечательными.