Печаль моя — о зависимости прекрасных, совершенных созданий, то есть самолетов, от
побуждений и устремлений невнятных, не всегда чистых и нередко некомпетентных... В
общем, плохо, когда самолет погибает от рук человеческих.
— Горыныч, самолет — это машина, — терпеливо произнес Вася. На Змея Горыныча
иногда накатывало, и он начинал изъясняться былинным слогом. — Машина строится
людьми и для людей. И, что естественно, погибает тоже от людей. Или от законов
природы, — добавил он, желая быть справедливым. — Вроде закона тяготения. А что за
самолет ты сейчас имел в виду?
— Я имел в виду, о смертный, самолет Ил-40, — выдохнул Горыныч. — Прекрасный,
реактивный, хищный, смертоносный и все такое прочее. Ты знаешь, что когда его
показали иностранным журналистам, а случилось это в пятьдесят шестом году на
аэродроме в Кубинке, — те просто попадали в обморок!
— Что, правда? — недоверчиво переспросил Вася.
— В переносном смысле! — нашелся Горыныч. — И когда очнулись от шока, тут же
принялись строчить в блокнотах. Они прямо признавали, что подобной машины ни в
одной армии мира нет. — Он поскреб когтем бетон. — Ну, вообще-то, это была делегация
от ВВС США. Приехали в Москву на празднование дня ВМФ. Но журналисты там тоже
были, не сомневайся!
— Погоди, погоди, — остановил его Вася. — Какой год, говоришь, пятьдесят шестой?
Разве над самолетом Ил-40 не начали работать в пятьдесят первом?
— Верно говоришь, — кивнул дракон. — Конструкторская мысль Ильюшина устремилась
к новым высотам. Разумею, создание штурмовика с турбореактивным двигателем.
Мировая военная авиация уже переходила на реактивные двигатели, а тут еще война в
Корее. Эти «малые войны» всегда, начиная с Испании, служили отличным полигоном для
испытания нового оружия.
— Звучит бесчеловечно, — заметил Вася.
— Если бы у них были игровые серверы, как у нас... — проворчал дракон. — Так или
иначе, «бронепоезд» Советской Армии никогда не позволял себе дремать, и Ильюшин
начал проектные исследования.
— Сам начал? — спросил Вася. — Он ведь был к тому времени уже пожилой?
— Для тебя все старше двадцати пяти лет уже пожилые, — заметил древний дракон. —
Ильюшин в пятидесятом году был совсем молодой — пятьдесят шесть лет. Да, Сергей
Владимирович, да будет тебе известно, сам возглавил работы. И идея исходила тоже
непосредственно от него. Он пришел к выводу, что двигатели Микулина, еще одного
гения той эпохи, АМ-5 — небольшие, экономичные, легкие и, главное, турбореактивные,
— позволят построить желаемый самолет: двухместных бронированный штурмовик с
мощным артиллерийским, ракетным и бомбовым вооружением. Бронекорпус из стальных
листов толщиной от трех до восьми миллиметров — неплохо так, да?
— Ну так это же предложение было поддержано правительством, — вспомнил Вася. — В
феврале пятьдесят второго Совет Министров выпустил постановление о проектировании
и изготовлении опытного самолета Ил-40. Все шло прекрасно.
— Мда, прекрасно, — процедил дракон. — Самолет этот ты видел, Вася, дорогой
товарищ.
— Видел и летал, — кивнул Вася. — Двухдвигательный низкоплан. Стреловидное крыло.
Убирающееся трехстоечное шасси с носовым колесом. Экипаж, кстати, предполагался из
двух человек: пилота и стрелка-радиста. Очень недурная защита: спереди кабины
десятимиллиметровая бронестенка, сверху и сзади — восьмимиллиметровый бронелист
на сдвижной части фонаря и шестнадцатимиллиметровый бронезаголовник. У стрелка
тоже кабина имела бронезащиту. Да, и еще катапультируемые сиденья. Фонари кабин
могли открываться аварийно, причем не одним способом, а сразу двумя: при
катапультировании срабатывала воздушная система, а если нужно было просто открыть
фонарь — то работала электрическая система, то есть просто нажимаешь на кнопочку, и
«дверца открывается»...
— Какая еще «дверца»? — проворчал дракон.
Вася отмахнулся:
— Ты меня понял. Самолет строили так, чтобы он был надежным. Системы дублировали.
Двигатели располагались по бортам бронекорпуса. Один выйдет из строя — можно лететь
на втором. Весило все это бронированное счастье чуть меньше двух тонн.
— А пушки? — Дракон потерял над собой власть и облизнулся. — Ты из них стрелял?
— Четыре пушки, Горыныч, тысяча триста выстрелов в минуту, — отозвался Вася. —
Конечно, я из них стрелял. И бомбы. Четыреста килограммов бомб — при перегрузке до
тысячи килограммов. Чем еще был прекрасен этот самолет — он мог летать и днем, и
ночью, и при хорошей погоде, и при погоде отвратительной. Противообледенители,
электрообогрев стекла кабины пилота, навигационный индикатор, автоматический
радиокомпас, радиостанция, переговорное устройство, радиовысотометр... Будь у Амелии
Экхарт такое оборудование — не пропала бы она над Тихим океаном.
— И не стало бы любимой авиационной загадки для нашей Брунгильды, — подхватил
дракон. — К тому же не Амелией единой. Леваневский, сдается мне, тоже не отказался бы
от таких приборов.
— Давай лучше о более веселом, — предложил Вася, вздохнув. — О бомбах, например.
Коллиматорный прицел позволял производить бомбометание при горизонтальном полете
и с пикирования. Когда сбрасывать бомбу — определялось автоматически. Сбрасывание
производилось тоже автоматически. Тут же делается фотография — что днем, что ночью,
безразлично.
— Скажи, Вася, не ты ли говорил, что многое зависит от летчика? — вкрадчиво вопросил
Горыныч. — И вот я слышу от тебя хвалу автоматике...
Вася отмахнулся:
— Смотри на вещи диалектично, Горыныч! Летчик в единстве с самолетом — вот
настоящая сила. А Ил-40 стал в начале пятидесятых как раз тем самолетом, с которым
хотелось установить единство... И вот, уже через три месяца после выхода постановления
правительства комиссия ВВС изучает макет будущего самолета. Дают добро. В феврале
пятьдесят третьего опытный самолет готов. 7 марта 1953 года летчик-испытатель
Владимир Коккинаки поднимает Ил-40 в воздух...
— И?.. — выжидательно спросил дракон.
— Что — «И»? — не понял Вася. — Ждешь подвоха?
— Всегда есть подвох, — сказал Горыныч.
— И самолет очень хорошо полетел, — сказал Вася. — Летно-технические данные,
характеристики управляемости, устойчивости. Все в порядке. В конце марта Коккинаки
вылетел на полигон «Фаустово», чтобы испытать переднюю пушечную установку.
Установили наземную цель. Летчик подошел к полигону на высоте пяти тысяч метров.
Ввел самолет в пологое пикирование. Нажал на гашетку пушек...
Младший лейтенант остановился и уставился на Горыныча. Дракон демонстративно
отвернулся.
— Вот сейчас, Горыныч, самое время сказать «И?..» — укорил его Вася. — Ты ведь знал,
а? Вырывающееся из пушек пламя ослепило летчика, тут же сбавили обороты и
отключились двигатели. Коккинаки прекратил стрельбу. Он находился достаточно
высоко, поэтому у него хватило времени снова запустить двигатели. После этого он
вернулся на базу и доложил Ильюшину о произошедшем.
Дракон кивнул:
— Ильюшин человек опытный, в обморок падать не стал — всякое случается, поэтому
срочно взялся исследовать проблему: почему такое безобразие, на советском самолете
двигатели при стрельбе из передней пушечной установки начинают работать