самолет... Зинаида Афанасьевна, вы уверены, что вам интересно?
— Да вы рассказывайте, а я потом скажу, интересно было или не очень, — ответила она и
взяла вторую мармеладку.
— FJ-1 Fury отличалась одной странной особенностью, — вмешался Франсуа. — Этот
самолет довольно часто бился. 20 ноября 1947 года самолет не вышел из пикирования, и
пилот погиб. 25 июня 1948 года самолет загорелся в воздухе, пилот погиб. Еще через год у
самолета на пробеге сложились шасси. С сорок седьмого по пятьдесят второй погибло
четыре летчика, было потеряно семнадцать самолетов. И при этом претензий к
истребителю у самих пилотов не возникало.
— Потому что у них возникла любовь к этой машине? — осведомилась Зиночка.
— Просто пилоты понимали, что летают на принципиально новой технике, которую еще
толком не освоили, — объяснил капитан Хирата. — Это логично. Преимущественно все
аварии объяснялись слабой подготовленностью летного состава к полетам на реактивных
машинах.
— А кто был вооружен этими «Фэри»? — спросила Зиночка.
— Первой их получила эскадрилья, стоявшая на базе в Сан-Диего, Калифорния, —
ответил Вася.
— А с кем они воевали? — удивилась Зиночка.
— Сами с собой, — вырвалось у Васи. — Осваивали технику. По преимуществу. В сорок
девятом Fury вывели в авиацию резерва ВМС. Их использовали как тренировочные
самолеты в учебных эскадрильях. Кстати, на них же тренировали технический состав. А
вообще их построили довольно мало — всего тридцать три экземпляра. Война-то
закончилась.
— Ну что я вам скажу, друзья мои, — заключила Зиночка, — это было очень интересно. А
теперь я хочу танцевать. Капитан Хирата, какие у вас планы на ближайшие десять минут?
© А. Мартьянов. 14.02. 2013.
70. «Сопвич». Просто «Сопвич»
Заметив фройляйн Брунгильду, товарищ младший лейтенант Вася приветливо помахал ей
рукой и чуть нахмурился, когда рядом с боевой подругой заметил Франсуа Лароша.
Ларош, как и фройляйн Шнапс, определенно питали склонность к «этажеркам» времен
Первой мировой. Не то чтобы Вася не ценил эти смешные самолетики... Но, скажем так,
бурного энтузиазма своих товарищей по сему поводу не разделял.
— Бонжур, камрад! — приветствовал его Ларош. — Как всегда, на нашем сервере летная
погода. Что не может не радовать.
— Бонжур! — ответил товарищ младший лейтенант и повернулся к фройляйн Шнапс: —
А также гутен таг.
Брунгильда кивнула в ответ и продолжила уже начатый разговор:
— ...И для России эта английская машина имела особенное значение, поскольку
«Сопвичей» к концу Первой мировой Россия имела изрядное количество. Не говоря уже о
тех «Сопвичах», которые производила сама.
— Вы имеете в виду аэропланы заводов Лебедева? — вступил Вася. — Лебедев,
насколько я помню, просто копировал чужие образцы. Даже не стараясь что-то изменить.
«Лебедь-VII» — «Сопвич», «Лебедь-XII» — «Альбатрос».
— Копирование имело смысл, — возразила Брунгильда. — Времени на эксперименты нет,
а образцы, хорошо себя зарекомендовавшие, — под рукой. Лебедев же не приписывал
себе авторство.
— Ага, просто называл чужие самолеты своим именем, — съязвил Вася.
— Чем вас так раздражает Владимир Лебедев? — осведомился Франсуа. — Насколько я
помню, он получил орден Почетного Легиона за заслуги перед Францией.
— Помилуйте, мсье Ларош, как меня может не устраивать господин Лебедев! — Вася
развел руками. — Просто он бросил свою авиацию, чтобы заняться политикой всех этих
странных маленьких правительств — Деникина, каких-то казаков. Все это выглядит
несколько смехотворно. Ну а потом, конечно же, пришлось быстро уезжать из Советской
России.
— Давайте вернемся к самолету, — ревниво перебила Брунгильда.
— О каком вы, собственно, самолете говорили? — поинтересовался Вася.
— О том, который в России назывался просто «Сопвич», — ответила фройляйн Шнапс. —
Его настоящее наименование — «Сопвич полуторастоечник» — «уан халф страттер».
Английский в устах фройляйн Шнапс звучал просто ужасно. К счастью Уилберфорс
Гастингс отсутствовал, и ухо англичанина от этих звуков не пострадало.
— Ну, и что в нем такого? — нетерпеливо осведомился Вася.
— Какой вы, товарищ младший лейтенант, непоэтичный! — возмутилась Брунгильда. —
Это же самолет! Истребитель! Многоцелевой! Массовый!
— А какое отношение он имеет к «Таблоиду»? — продолжал Вася.
— Британский авиаконструктор Томас Сопвич, — заговорил Франсуа Ларош, — построил
«Таблоид» перед самой войной, в тринадцатом году. Это был спортивный бипланчик,
очень симпатичный. Двухместный. Брал призы в воздушных гонках. Когда началась
война, его попытались приспособить для целей разведки. Но аппарат был все-таки
спортивным. То есть для массовой эксплуатации годился плохо, например, был сложноват
в пилотировании. Зато очень быстрым. С другой стороны, посадочная скорость у него
была слишком высокая, полевые аэродромы ему тесны. Пилот и пассажир располагались
на сиденье рядом. Опять же, для спорта или обучения это удобно, а вот военный
наблюдатель получал очень ограниченный обзор.
— То есть, пришлось самолет переделывать, — сказал Вася.
— Ну так война же!.. — Франсуа развел руками. — Тут есть одна забавная тонкость. В
первые полтора года войны определились требования к фронтовому самолету. Нужен был
разведчик, корректировщик артиллерийского огня и по совместительству легкий
бомбардировщик. Что самое главное для разведчика? Хороший обзор! Поэтому летчик-
наблюдатель сидел спереди, а пилот — сзади.
— Гм, — молвил Вася. — Это же опасно.
— Именно, — кивнула Брунгильда. — Летом пятнадцатого года в небе появились
самолеты-истребители, и разведчики начали погибать. Пулеметная турель в передней
кабине имела узкие углы обстрела, а летчик был занят пилотированием и стрелять ему
было некогда. И пришлось поменять пилота и наблюдателя местами — ради
безопасности.
— Ну да, — протянул Вася. — А при чем тут ваш «полуторастоечник»?
— Да при том, что «Сопвич», спроектированный осенью пятнадцатого года Томасом
Сопвичем, стал первым аэропланом антигерманской коалиции, где применялась такая
схема, — объяснила фройляйн Шнапс.
— Новаторский самолет, значит, — многозначительно протянул Вася. — А внешне так и
не скажешь. Типичный деревянный биплан, обшитый полотном.
— Там были алюминиевые листы на передней части фюзеляжа, — поправил Франсуа. —
И съемный капот мотора тоже алюминиевый. А так да, цельнодеревянный. И ничего,
между прочим, летал.
— Да я же не спорю! — Вася махнул рукой. — Факты — упрямая вещь. Летал, конечно.
Франсуа вдруг засмеялся:
— А связь между летнабом и пилотом устанавливалась очень забавная. Дело в том, что их
кабины были разнесены по фюзеляжу на полтора метра и разделены топливным баком.
Это уменьшало влияние расхода горючего на центровку самолета. Зато разговаривать
между собой члены экипажа уже не могли, поэтому они привязывались веревочкой и
передавали сигналы, дергая рукой. Вроде как: один раз — снижаться, два раза — набирать
высоту — и так далее.
— Ужас, — сказал Вася искренне. — Иногда реагировать нужно мгновенно, а тут сидишь
и подсчитываешь: сколько раз летнаб дернул тебя за веревочку.
— Переговорных устройств же не было, — пожал плечами Франсуа. — Ну а теперь —