(это
особенно
возмущало
корреспондентов).
Лист из журнала «Наше время» за 22 октября 1909 года с фотографией знаменитого
полета
© А. Мартьянов. 12.07. 2012.
08. В небе над Курском
7 мая 1943 года, аэродром базирования Муковнино, у города Полотняный Завод
Капитан Альбер Литольф, заместитель командира группы, майора Жана Тюляна,
проводил последний инструктаж.
— Немцы, как мы знаем, готовят наступление под Курском. Наша задача — упредить их.
Предстоят бомбардировки транспортных коммуникаций противника. Будем уничтожать
основные аэродромы авиации противника, на которых разведкой установлено скопление
самолетов. Цельтесь точнее и не опаздывайте с открытием огня. Не допускайте
бесполезных заходов. Бейте как можно больше бошей, но избегайте вынужденных
посадок. Вопросы?
— Насчет еды, — подал голос аспирант Ив Майэ. — Нельзя ли там передать, что этот
птичий корм просто невыносим?
Вокруг засмеялись, но кое-кто оставался серьезным.
Майэ, как и многие другие «нормандцы», был аспирантом. Русские обращались к нему —
«товарищ младший лейтенант».
В советской армии все пилоты имели офицерский статус, поэтому с самого начала было
предложено — для соответствия статуса — присваивать «аспиранта» тем французам, кто
офицерских званий изначально не получил.
В Красной Армии звания аспиранта не было. А во французской армии не было звания
старшего лейтенанта. Поэтому аспиранта французской армии приравнивали к младшему
лейтенанту Красной Армии, младшего лейтенанта французской армии — к лейтенанту
Красной, и лейтенанта — к старшему лейтенанту. От капитана и выше сохранялось
соответствие воинских званий Франции и СССР.
И все французы — от аспирантов до капитанов — дружно страдали от непривычной
пищи.
Когда Майэ высказал старую претензию вслух, кругом зашумели. Советская Россия с
самого начала оказалась для французов страной весьма экзотической (даже не ожидали):
одни только морозы и сугробы чего стоили! А землянки? А жуткая весна — разливанное
море непобедимой грязи! Да мало ли что еще... Однако ко многому присмотрелись и
притерпелись.
Но вот гречневая каша поставила французских летчиков в тупик — сразу и навсегда. Они
не могли взять в толк, как этим странным продуктом можно питаться — да еще месяцами!
— Вообще-то идет война, — напомнил майор Тюлян. Он встал и заговорил сам, вместо
своего заместителя. — С продуктами тут не очень. И потом. Вы знаете, что у русских
другой подход. Фронтовики получают лучшее довольствие, нежели тыловики. Без
исключений. Рядовой, если он сражается, ест лучше, чем офицер в тылу. Это то, что мы
видели.
— Так насчет каши, — не унимался Майэ. — Давайте напишем их начальству.
Невозможно же.
На самом деле «начальство» знало про кашу и французов. Жалобы дошли до самого
«всесоюзного старосты» — Михаила Ивановича Калинина, которого иностранцы
называли «президентом СССР». Но и дедушка Калинин не проявил никакого сострадания.
«Солдаты всегда бурчат», — сказал он безжалостно. И если не считать посылок, которые
приходили крайне нерегулярно, французы продолжали питаться кошмарной русской едой.
Был, правда, отрадный перерыв, когда из Киргизии «для французских товарищей-
антифашистов» прислали несколько ящиков мороженых куропаток. Поначалу случился
настоящий взрыв восторга, но затем, приевшись, французы вновь принялись стенать.
— Ладно, хватит о ерунде. — Тюлян показал на карте. — Наша цель — немецкий
аэродром в Спас-Деменске. Уничтожаем все. Самолеты, цистерны, личный состав. Атака
проходит одновременно на десятках аэродромов противника. В общем... — Он замолчал,
блеснул глазами.
Все было ясно без дальнейших объяснений. То, ради чего они с такими трудами
добирались до России, началось.
Было известно, что немцам предписано относиться к летчикам «Нормандии» как к
партизанам, то есть в плен их не брать — расстреливать на месте. Известно было и другое:
в вишистской Франции многие из них были объявлены дезертирами, предателями,
поставлены вне закона. Кое-кому — например, Литольфу, — был вынесен на родине
смертный приговор.
Сейчас предстояло начать отрабатывать эти смертные приговоры.
— Все, вылетаем.
Одиннадцать «Яков» появились над аэродромом Спас-Деменск.
Сразу же открыли ураганный огонь зенитные орудия. А внизу так отчетливо видна была
цель: «Мессершмитты», «Фокке-вульфы», «Юнкерсы» на стоянках.
— Делаем как на учениях!
Один за другим истребители «Нормандии» пикировали на немецкие самолеты с черными
крестами на крыльях. Отчетливо было видно, как те загораются — один за другим, как
люди бегут в траншеи и падают, скошенные пулеметными очередями, — маленькие
фигурки на поле.
Аэродром был буквально распахан.
— Сбор на высоте три тысячи метров, — сквозь треск донесся в наушниках голос Тюляна.
Пять, шесть «Яков»... десять. Одиннадцатый — Ива Майэ — так и не появился: попал под
огонь зенитки.
«Пропал без вести».
Еще одна потеря «Нормандии». Четвертая.
Но Майэ не погиб, как подумали его товарищи. Раненый в голову, он сумел посадить
самолет. Произошло то, от чего предостерегал Литольф, когда говорил, что следует
дотягивать до своей земли любой ценой.
В двадцати километрах от Спас-Деменска «Як» развалился, летчик, весь в крови,
выбрался наружу... и скоро наткнулся на детей в лесу.
Это были самые обычные русские дети. Уже привыкшие к оккупации, к странной жизни
во время войны, когда с неба может упасть незнакомый человек и заговорить с тобой на
непонятном языке.
И дети сделали то, о чем их, как им казалось, просил летчик: привели немецкий патруль.
...Ив Майэ вернется к своим, в «Нормандию», уже после войны, после лагерей и побегов.
Его встретят как выходца с того света. А в пятидесятые именно он будет командовать
авиаполком «Нормандия — Неман». Но до этого оставалось еще — как до звезд.
15 июля 1943 года
В офицерской столовой сильно шумели.
После тяжелых боев, после страшных потерь в полк — словно с неба — прибыли пятеро
новых летчиков. Подкрепление. Добирались, как и остальные, фантастическими путями,
едва ли не проделав кругосветку: трое, например, прилетели с Мадагаскара.
Новички пытались рассказывать о своих приключениях, но Литольф перебил их:
— Все, что было у вас до сегодняшнего дня, — это цветочки. Настоящие ягодки впереди.
Вы здесь на своей шкуре поймете: то, что происходит тут, даже близко не стоит к тому,
что вам уже знакомо.
— Эх, — вздохнул Жан Тюлян, — когда-то еще удастся поесть марсельского супа из
устриц и омаров.
— Или парижских бифштексов с жареным картофелем, — вставил парижанин Марсель
Альбер.
Разговор плавно перешел на одну из любимых русских диковин — на водку. Многие уже
освоили коронный русский трюк — выпить положенные «сто грамм» одним глотком.
Тема была как будто увлекательная, но разговор велся через силу — все невероятно
устали.
Глаза лихорадочно блестели от бессонницы, лица перечеркнули морщины. Почти
постоянно летчики находились в воздухе. На отдых удавалось выкраивать буквально по
несколько часов в сутки.