подобным тоном, скорее, напоминало выражение удивления.
— Господин капитан, вас как будто удивляет наличие на аэродроме женщины-пилота! —
выпалила Брунгильда.
Капитан Хирата молчал несколько секунд. Видно было, как меняется выражение его глаз.
Он как будто решал: отвечать формально или искренне. И тщательно отмеривал в уме
уместную дозу вежливости, которой будет сопровождаться ответ.
Наконец решение было принято, и капитан Хирата — очень, очень вежливо — произнес:
— Да, Frau Leutnant, мне непривычно видеть женщину — военного летчика. Это меня
смущает. Настоящая японская женщина никогда не позволила бы себе стать военным
летчиком. В более традиционном обществе это сочли бы неприличным.
Он слегка поклонился, показывая, что сожалеет о столь резких словах.
Брунгильда сделалась совершенно пунцовой. Она сама чувствовала, как пылают ее уши.
— Я вынуждена напомнить вам, господин капитан, о том, что женщины очень рано
начали летать на самолетах, — проговорила она.
— Если я правильно понял ваши предыдущие рассказы, — сказал Хирата, — речь шла о
любительницах. Для них авиация была чем-то вроде модного приключения. Спорта. Как
это называется? Чем-то вроде игры в гольф. Таким образом они знакомились с
мужчинами, выходили замуж... Японские женщины, — прибавил он, — также посещают
кружки икэбаны для того, чтобы выйти замуж.
— Майн готт! — воскликнула Брунгильда. — Неужели завидные японские женихи
посещают подобные кружки?
— О нет, — японец тонко улыбнулся. — Но в этих кружках занимаются сестры и матери
завидных женихов.
— Очень сложно и очень по-японски, — сказала Брунгильда. Она искренне считала, что
это комплимент.
Очевидно, Хирата понял и оценил ее старания, потому что сделал ответный шаг:
— Однако, Frau Leutnant, мне показалось, что вы хотели опровергнуть мое, быть может,
ошибочное представление о первых летчицах.
— Я... — Брунгильда замялась, но тут же нашлась: — Да, господин капитан. Женщины
относились к авиации не только как к икэбане. Были и военные летчицы.
— В Германии? — еще более вежливо спросил Хирата.
— Первой военной летчицей считается русская дама — Евгения Шаховская, —
вынуждена была признать Брунгильда. Но она тотчас оживилась: — Это была
выдающаяся личность! Авантюристка, красавица, сорви-голова!
— Я плохо знаю русские имена, — заметил капитан Хирата, — однако мне кажется, что
«Шаховская» — имя знатного даймѐ... как это по-русски?
— Это княжеская фамилия, да, — кивнула Брунгильда. — Правда, до сих пор трудно
разобраться, кто была на самом деле Евгения Шаховская. Одни говорят, что — дочь купца
Михаила Андреева из Петербурга, которая вышла за князя и овдовела. (По другой версии
— развелась). Другие — что она никогда не была замужем, и Шаховская — ее первая и
настоящая фамилия, а ее отец был, мол, эстляндским губернатором. Есть еще версия, что
ее отец — князь Михаил Шаховской, тайный советник и сенатор. Кое-кто считает ее
авантюристкой, которая просто назвалась «княгиня Шаховская» — в начале двадцатого
века были и такие.
— Но в России, мне кажется, как и в Японии, строго велся учет знатных семейств, —
сказал Хирата. — Россия была традиционным обществом.
— Евгения Шаховская была международной авантюристкой, — ответила Брунгильда. —
Если можно так выразиться. Она училась летать в Германии. Вообще ее судьба — как и
судьба многих выдающихся женщин, — определилась любовью.
Она покосилась на капитана Хирату — не смеется ли он. Но японец с большим уважением
слушал о любви. Очевидно, в японской культуре это считается почтенным сюжетом.
Брунгильда приободрилась:
— Она влюбилась в кумира «всей прогрессивной Европы» — известного летчика и
инструктора Всеволода Абрамовича. Он прославился несколькими мировыми рекордами,
совершил, между прочем, перелет из Берлина до Петербурга. Его называли лучшим
пилотом-инструктором. В общем, он был действительно выдающийся!
— Да, такой мужчина производит сильное впечатление на женское сердце, — признал
капитан Хирата.
Брунгильда вдохновенно продолжала:
— Шаховскую завораживали полеты. Абрамович ее просто сразил! Поэтому она и
отправилась в Иоганнесталь, в Германию, и уже 16 августа 1911 года получила диплом.
— А Абрамович — он тоже находился в Иоганнестале? — спросил Хирата.
— Разумеется. Ради него, я думаю, она там и осталась. Они летали вместе, и вот однажды
поднялись в небо на двухместном аэроплане. Считается, что вела самолет Шаховская, а
Абрамович был пассажиром. Они упали с высоты в шестьдесят метров, и Абрамович
погиб. Это случилось в апреле 1913 года.
— А она? — спросил Хирата.
Брунгильда с удивлением заметила, что у капитана блеснули слезы.
— Японцы сентиментальны, — объяснил капитан Хирата. — Такие истории у нас
показывают в театре, их записывают писатели. Мы читаем их для того, чтобы испытывать
сильные чувства. Я благодарен вам за рассказ.
— Мой рассказ только начался, — заявила Брунгильда. — Мы ведь не дошли до самого
интересного: как Шаховская стала военным летчиком!
— О, — вежливо сказал капитан Хирата. — Прошу меня извинить. Я был нетерпелив.
— После катастрофы Шаховская объявила, что летать больше не будет. Но, конечно, не
удержалась. Она отправилась в Петербург, там бывала в доме Распутина, вообще
увлекалась всем модным, включая, надо полагать, и кокаин... Ее очень угнетало то
обстоятельство, что Абрамович погиб по ее вине, а она сама даже не пострадала. К
счастью для нее, началась война.
Капитан Хирата одобрительно кивнул.
— Война помогает самураю ощутить в себе истинный дух.
— Разумеется, женщине трудно было попасть в действующую армию, если только не с
госпиталем, — продолжала Брунгильда. — Но здесь следует отметить одно
обстоятельство. Россия была более передовой страной — в том, что касается женской
эмансипации. Да, да, она считается отсталой страной, и это как будто бы «общее место»,
но если сравнивать с той же Францией... Французским авиатрисам наотрез было отказано
во фронтовой службе. А Шаховская отправилась на поле боя. Она получила чин
прапорщика и была зачислена в авиаотряд. Занималась корректировкой огня батарей и
разведкой.
— Прекрасное дело, — одобрил Хирата.
— Про нее, конечно же, распускали слухи, что она занята не столько выполнением боевых
задач, сколько романами с офицерами. Ну и конечно же шпиономания. В русской армии
во всех, кто хоть как-то был связан с Германией, видели германских шпионов. Даже
императрицу в этом обвиняли. А Шаховская несколько лет жила в Германии, училась там!
Ее арестовали уже через месяц и приговорили к расстрелу.
— Это позорная смерть, особенно если обвинение несправедливое, — нахмурился Хирата.
— Вы забываете, господин капитан, о том, что Шаховская была близка с Григорием
Распутиным, а через него — с царской семьей. Николай II помиловал ее, и она была
заключена в крепость.
— Но в России произошла революция, которая все поставила — как это говорят? — с ног
на голову, — заметил Хирата.
— Именно. Шаховская была освобождена большевиками как узница царского режима.
Одно время она работала в Гатчинском дворце, который превратили в музей. Вроде бы
там произошла кража. Сейчас трудно во всем разобраться, ведь прошло столько лет, а