же причине. Однако Хейнкель «продавил» просьбу. «Дядюшка Эрнст» частенько
добивался своего, следует это признать...
He.100, по идее, должен стать эталоном в своем классе — в том, что касалось
аэродинамики. Удет видел это и без пояснений. Конструкторы снова, как и в случае с
He.112, сделали упор на снижение воздушного сопротивления.
— Здесь установлена уже знакомая вам поверхностно-испарительная система охлаждения,
— объяснял лично Хейнкель, благосклонно сверкая стеклышками очков. — Для
охлаждения масла используется ментоловый спирт. Как видите, испаряясь, он отводится
на поверхностный радиатор в киле, стабилизаторе и фюзеляже, а после конденсации в
жидком виде поступает обратно.
— Элегантно, — сказал Удет первое, что пришло в голову.
«Дядюшка Эрнст» принял это за решительное одобрение.
— Далее. Мы исключили мотораму. Капот буквально обтекает двигатель, он усилен и сам
несет мотор. Крыло с одним лонжероном. Топливо в четырех баках. Баки занимают,
согласно нашим расчетам, сорок пять процентов размаха крыла. И кстати о крыльях...
— Да? — спросил Удет, видя, что Хейнкель запнулся.
Однако знаменитый конструктор вдруг рассмеялся:
— Дело в том, что мы одновременно проектировали две пары крыльев — с размахом в
девять метров и с размахов в семь с половиной метров. Наш главный конструктор,
Гюнтер, не слишком хорошо встретил мою идею, но... Но я не отказываюсь от надежды
установить новый мировой рекорд скорости. Собственно, для этого и требовалось второе
крыло — меньшего размаха и площади. Для истребителя оно не годится, однако для
спорта...
Последнее слово окончательно покорило Удета. Он тряхнул головой и подошел к
летчику-испытателю, который уже ждал команды.
— Господин флюг-капитан! — обратился к нему Удет. — Прошу вас уступить мне свое
место.
Флюг-капитан Гертинг отсалютовал герою-асу. Удет лично забрался в кабину.
Хейнкель с замиранием сердца следил за происходящим. Возможно, вот он — звездный
час для его самолета...
И — да. Ни самолет, ни пилот не подвели. Эрнст Удет установил на He.100 невиданный
рекорд — 631 километр в час.
8 июня 1938 года, Берлин, редакция газеты «Берлинер Цайтунг»
Фотокорреспондента Руди Готше вызвали к главному редактору.
Руди вошел в кабинет довольный. Он вернулся с Балтики с отличными фотографиями:
славный сын германского народа Эрнст Удет устанавливает новый рекорд скорости на
творении гения германских авиаконструкторов!
— Руди, — главный редактор странно не смотрел ему в глаза, — где твои негативы?
— В папке, — ответил фотограф. — Я всегда храню все в папках, надписанным.
— Отдай их мне.
— Я могу узнать причину?
— Нет, — сказал главный редактор и многозначительно показал пальцем наверх, между
потолком и портретом фюрера. Он прикрыл глаза, как бы кивая.
Руди расстроился.
— Но я так удачно...
— Мы отберем лучшие снимки, — заверил его редактор. — Те, которые лучше для
Германии.
Ничего не подозревающий фотограф, конечно, не мог и предположить, как сложилась
ситуация.
А сложилась она следующим образом.
«Наверху» — в воздушных сферах между потолком и Гитлером, — было принято
оригинальное решение: убедить весь мир в том, что рекорд был поставлен не на He.100, а
на He.113. Люфтваффе нуждались в деньгах. Деньги имелись у потенциальных
зарубежных покупателей.
Их надлежало убедить в том, что He.113 состоит на вооружении люфтваффе и что это
вообще первоклассная машина. Мировые рекорды устанавливает. Чтобы именно He.113
продавать доверчивым иностранцам!
Для того, чтобы дотошные европейцы и еще более дотошные русские не выведали истину,
из прессы срочно изъяли все четкие снимки He.100. Так погибли лучшие творения Руди
Готше...
А тем временем международному сообществу уже вовсю представляли He.113.
Начало ноября 1939 года, Мариэнэ
— Наконец-то!
Корпорации «Хейнкель» было разрешено поставлять истребитель на экспорт.
Японцы ждали этого разрешения, буквально топчась на пороге фирмы. На аэродроме
Мариэнэ уже готовились принять старых клиентов, как вдруг...
— Господин Хейнкель, мы получили сообщение от закупочной комиссии Советов, —
доложили Хейнкелю.
Эрнст Хейнкель вздрогнул.
— Когда приезжают русские?
— Они уже здесь. — На стол легли бумаги. — За поставку ценного сырья Советы хотят
приобрести образцы немецкого вооружения.
— Проклятье! — Серые глаза Хейнкеля, уменьшенные линзами, забегали. Он
лихорадочно соображал.
Необходимо развести советских специалистов и японских. Чтобы они не попадались друг
другу на глаза. И самолет... О каком самолете они хотят говорить — о стотринадцатом
или о сотке? Все так запутано...
Иван Федорович Петров, начальник ЦАГИ, начал как раз с «сотки».
Вместе с советским летчиком-испытателем Степаном Супруном Петров вышел на
аэродром.
— Вон он, ихний самолет, — кивнул Супрун. — Ох, полетаю, Иван Федорович!..
— Давай, лезь в кабину, немцы разрешили, — кивнул Петров.
Минут пятнадцать Супрун смотрел в кабине приборы. Выглянул, окликнул начальника:
— Дядя Ваня, проверь, как оно — в норме?
«Дядя Ваня» проинспектировал.
— Да вроде все в норме. Заводи мотор, послушаем.
Супрун завел мотор, вслушался в «музыку».
— Можно лететь, — подытожил он. — Надо немцам сказать, чтобы выводили на старт.
Петров был озадачен: ему показалось, что немецкая сторона не ожидала подобного
поворота. По аэродрому забегали стройные, молчаливые фигуры — взад-вперед.
Некоторые — с острыми папками под локтем.
— Да что там? — с досадой воскликнул Петров.
Через полчаса старательно выговаривающий по-русски слова молодой офицер доложил:
— Господин Петров! Существует чрезвычайно строгая инструкция за подписью самого
рейхсминистра авиации Геринга. К полетам на He.113 допускаются только летчики с
трехмесячной подготовкой.
— Бросьте, — возразил Петров. — Супрун на то и летчик-испытатель, что подготовки для
него не требуется.
Молодой офицер, не глядя, отсалютовал и куда-то отбыл.
Супрун закурил.
— Долго они так бегать намерены? — Он кивнул на суетящихся сотрудников. Те куда-то
звонили, что-то друг другу докладывали. Время шло. Супрун засмеялся: — А ведь мы не
уйдем!
Очевидно, до немцев это тоже дошло. Еще через час к советским специалистам подошел
следующий офицер, более хмурый, более толстый и менее симпатичный. Протянул
Петрову бумаги.
— Вы должны подписать согласие оплатить стоимость самолета в случае аварии, —
сказал он.
У Петрова в портфеле лежал миллион германских рейхсмарок. Не раздумывая, он
подмахнул бумагу.
Немец надулся и отошел. Часы тикали и тикали...
— Ну что они самолет-то не буксируют на взлетную-то полосу? — с досадой воскликнул
Супрун.
— Ты, Степан Павлович, давай-ка потише, — остановил Петров. — Следи за
выражениями.
Супрун засмеялся и отошел.
Как раз в это самое время к Петрову приблизился третий немец. Пожилой, сухощавый, с
усами. Наверняка еще в Первую Мировую сражался.
— Подпишите, — приказал он и подал Петрову еще одну бумагу.
— Что там?
— В случае катастрофы фирма не несет ответственности за жизнь летчика.
Петров глянул — Супрун еще не вернулся.
— Ну ладно... — И подписал.
После долгих проволочек самолет вывезли на взлетную полосу. Супрун запрыгнул в