Но отбиваться вместе и правда легче.
Лавров вел огонь из карабина, штабс-капитан Наумов отвечал противнику из ружья-
пулемета «Масден» — любимая его «игрушечка», которая ни разу еще не подвела.
Оба верхних бензобака «Киевского» были пробиты при первой же пулеметной очереди
неприятельского самолета.
Командир корабля поручик Башко отвалился от штурвала. Кровь заливала ему глаза: он
был ранен в голову. Вторая рана — на ноге: Башко заметил это, когда пытался управлять
кораблем — нога не слушалась.
— Наумов, примите управление! — хрипло крикнул Башко, а сам упал на пол и закрыл
глаза. Он чувствовал свой подраненный самолет, как еще одно живое, страдающее
существо.
— Бензопроводные трубки левой группы моторов перебиты, — доложил Наумов,
наклоняясь к Башко.
— Идите на правых, — прохрипел Башко. — Должно вытянуть.
Огромный «Муромец» продолжал полет.
С левого борта налетел немецкий истребитель. Лавров встретил его яростным
пулеметным огнем. Ловко, красиво нырнув, истребитель скрылся среди облаков. Второй
немец дал сильный крен и резко пошел на снижение.
— Ага, подбит! — крикнул Лавров.
Впрочем, уверен он не был.
«Илья Муромец Киевский» продолжал полет. Башко вытирал с лица кровь, ругаясь на
родном языке — латгальском. Наумов помогал ему сделать перевязку.
— Все, идем дальше, — сердился Башко. — Этим москитам нас не остановить.
Первый немец вынырнул из облаков и пронесся слева и выше корабля. Еще одна
пулеметная очередь прошила бок «Муромца». Это был не тот «горох», которым прежде
лишь щекотали корабли, не нанося им никаких повреждений; сейчас попадания все были
серьезными.
— Масляный бак второго мотора пробит! — крикнул Лавров. И припал к пулемету.
— Приближаемся к линии фронта, — сообщил Башко. — Осталось немного, господа
офицеры. Дотянем!
Третья атака последовала уже при снижении, на высоте в полторы версты. У самой линии
фронта третий немецкий истребитель обстрелял «Киевского» и прижал его к земле.
«Киевский» садился уже на «своей» стороне, на болотистом лугу недалеко от города
Холм.
— Провалимся, — переживал Лавров.
Изнемогающая, истекающая маслом и бензином машина тяжело плюхнулась на луг. Вот
когда пригодились уроки посадки на три точки — без «козлов». Только чудом «Киевский»
не развалился.
Вытащили раненого Башко, устроились чуть в стороне от самолета.
— Небо так близко, — сказал Башко негромко. — Того и гляди немец налетит — и тогда...
Он говорил каким-то спокойным, отрешенным тоном, словно ему было все равно.
Но немцы так и не показались.
Они по-прежнему испытывали суеверный ужас перед русскими гигантами.
Вечером из двадцать четвертого авиационного полка, располагавшегося недалеко от
Холма, пришла помощь. «Киевский» был разобран — с него сняли моторы. Пилотов
отправили на аэродром в Эскадру.
— Ну что, Митя, ты пока один остаешься на хозяйстве, — сказал Озерскому Башко перед
тем, как его перевезли в госпиталь.
8 июля 1915 года, район города Холм
— Я до них доберусь! — обещал Озерский . Его недавно повысили до штабс-капитана.
Башко все еще находился в госпитале — также повышенный в звании, да еще с Георгием
за доблесть.
Озерскому не давала покоя мысль о немецких истребителях, уничтоживших «Киевский».
— Не подведем, ваше благородие! — обещали стрелки. Лететь с Озерским они, честно
говоря, втайне побаивались: больно уж лихой.
Озерский нарочно взял на корабль шесть пулеметов и двух добавочных стрелков. Он
летел не бомбить, а сбивать самолеты.
— Они у меня выскочат из гнезда, — скрипел он зубами. — Я им перцу-то на хвост
насыплю!
Немецкий аэродром был обнаружен благодаря фотосъемке с воздуха — возле местечка
Янув. Озерский сбросил туда несколько бомб и приготовился встретить истребителей, но
немцы никак не отреагировали на вызов.
Озерский вернулся ни с чем.
Август 1915 года, район станции Барановичи
— Сбить «Муромца» в открытом воздушном бою представляется мало вероятным, —
докладывали немецкие асы.
— Но вам удалось заставить один из них сесть, — напомнил им штабной офицер. Он по-
прежнему сиял и внушал уверенность в победе.
— У нас нет достоверных сведений о гибели этого корабля, — был ответ. — Возможно,
он скоро снова поднимется в воздух. Второй продолжает полеты. Предлагаем усилить
зенитную артиллерию. Это безопаснее и эффективнее.
— Наблюдения показали, что большой самолет пролетает над линией фронта
приблизительно всегда в одном и том же месте. Представляется целесообразным
сосредоточить орудия именно там.
Озерский действительно предпочитал знакомый маршрут. Он совершал разведывательные
рейды в глубокий тыл врага и оставался в воздухе до шести часов, а возвращался уже «на
автомате».
Неожиданно с земли по «Муромцу» ударили орудия.
— Снижаемся! — крикнул Озерский. — Бьем из всех пулеметов!
Гигантский аппарат буквально навис над немецкими артиллеристами и открыл огонь из
трех пулеметов. Несколько человек упали, другие побежали в укрытие. Пролетев совсем
низко над немецкой позицией, Озерский поднял «Муромца» на высоту в две версты и
благополучно вернулся на аэродром.
— Они думали, я удирать стану! — смеялся Озерский вечером, над кружкой с кофе. — А
мы снизились и дунули на них из пулеметов. Такого гороха им насыпали — бежали,
потеряв штаны!
2 ноября 1915 года, район станции Барановичи
Новый аэродром Эскадры находился в районе города Слуцка.
Русские оставили Брест-Литовский. Эскадра двинулась вслед за войсками. У Озерского
выдалась передышка в боевой работе, и он занялся чисткой моторов.
Эскадра переезжала, как «большая барыня» — с мастерскими, палатками-ангарами,
боеприпасами, с метеорологической станцией и фотолабораторией. Прошел месяц
прежде, чем Озерский снова поднялся в воздух.
— Наши цели — железнодорожные станции! — коротко сказал Озерский экипажу. —
Разделаем под орех. У немцев там скопились эшелоны, много людей и грузов.
Озерский вспоминал о том восторге, который испытал при своей первой бомбежке. Но
воспоминания эти приходили только на земле, во время отдыха. Сейчас все стало иначе:
работа, только работа. Попал бомбой — сделал работу. Промазал — не сделал работу,
нужно вернуться и исправить.
Немцы больше не высылали истребителей. Слишком дорого давались немецким асам
«Муромцы». Били артиллерией.
«Муромец» Озерского каждый раз возвращался с пробоинами. К счастью, этот самолет
быстро можно было починить и поставить в строй.
— Попали, ваше благородие! — услышал Озерский уже привычное.
Самолет толкнуло: правда, попали. Второй толчок, третий. Плохо дело. Озерский уже
сбросил восемь бомб на станцию Барановичи. Сквозь дым он видел неразбериху,
поднявшуюся на железнодорожных путях, опрокинутые вагоны, бегущие фигурки людей.
Он повернул самолет обратно и сразу почувствовал, что аппарат слушается плохо. С
тугим управлением — настолько тугим, что ноги сводило судорогой, — справились еще в
прошлом году. Тут происходило что-то иное, похуже.
Озерский осторожничал: сделал огромный круг, разворачивая самолет почти без крена.
Что-то не так было с «Муромцем», и командир корабля ощущал неполадку так, словно