следом. Они прибыли с фронта и направлялись в госпиталь.
Страшная картина всѐ стояла перед глазами девушки, хотя раненые давно уже прошли.
Амелия не могла двинуться с места.
Видом крови ее не испугать. Недаром в детстве она была сорвиголовой. Но столько
страдания сразу... До сих пор ей не приходило в голову, что за океаном идет война, что
погибают люди. Она слишком была занята собственной жизнью.
Деятельная натура Амелии вскипела, душа требовала немедленного выхода из ситуации.
Она решительно зашагала дальше.
— Амелия! — Мюриэл обхватила ее за шею. — Дорогая сестричка! Мама, Амелия
приехала!
— Вот что, — объявила Амелия, снимая обувь, — я, наверное, не вернусь в колледж.
— Что ты такое говоришь? — Мать всплеснула руками.
Держа в руке грязный ботинок, Амелия горячо произнесла:
— Да. Я так решила! Я сейчас видела раненых и... Немыслимо просто стоять и смотреть.
Необходимо что-то делать. Я пойду на курсы медсестер.
— Господь да благословит твое доброе сердечко, — дрожащим произнесла мать. — Ты
всегда была необыкновенным ребенком.
8 июня 1918 года, Торонто
— А как называется этот самолет? — спросила Амелия.
Пилот улыбнулся молодой девушке, задавшей такой наивный вопрос.
— Это «Дженни» — так мы их называем. JN-4. Точнее, видите, мисс, — это канадская
«Дженни», Kanuck.
— А в чем различие? — спросила Амелия.
— Канадская версия имеет более облегченную структуру по сравнению с американской,
— начал объяснять летчик. Он понимал, что девушка в вопросе не разбирается, но по
опыту знал: лучший способ произвести на красотку впечатление — блеснуть перед ней
познаниями. — Элероны на обоих крыльях, верхних и нижних, ниже крыло тоже
отличается формой... Если говорить совсем уж честно, мисс, то у Kanuck больше
случается всяких неприятностей, связанных именно со структурной прочностью. Так что
если будете покупать, берите простую американскую «Дженни».
Амелия кивала. Летчика это насмешило: как будто она что-то для себя решила. Забавная
такая, серьезная. И симпатичная: с гибкой талией, с длинными темно-русыми волосами.
Только рост у нее слишком уж большой для женщины. Тут уж на любителя.
Девушка это появлялась на авиашоу каждый раз, когда у нее выпадала свободная
минутка. Ее уже узнавали. Она работала медсестрой в госпитале, находившемся
неподалеку. И всегда, как завороженная, любовалась самолетами.
— Знаете, — сказала вдруг Амелия, — когда мне было десять лет, я впервые увидела
самолет. Но тогда для меня это была просто куча досок и проволоки.
— Если сравнивать тогдашние самолеты с этими, то вы, мисс, недалеко ушли в своем
суждении от истины, — кивнул летчик. — На таких машинах можно даже сражаться.
Лицо Амелии омрачилось.
— Я достаточно насмотрелась на последствия сражений, чтобы восхищаться этим, —
сказала она. — Но сам по себе полет, свободное парение в небе — это чудесно...
— Вот тут вы совершенно правы, мисс, — согласился летчик. Он уже догадался, что
свидание ему не светит.
25 декабря 1920 года, Лос-Анжлелес, Калифорния
Амелия шла по Лонг-Бич и невольно вспоминала другое Рождество, три года назад.
Прошло всего три года, а сколько всего изменилось! Отец бросил пить, они с мамой снова
вместе.
Никакого «белого» Рождества в жаркой Калифорнии нет и в помине. Пальмы, океан...
— Знаешь, Мели, — заговорил отец, — здесь, в Лонг-Бич, сейчас проходит
развлекательное воздушное шоу. Помнишь, когда ты была маленькая, мы ходили с тобой
на праздник и смотрели на самолет?
Она улыбнулась папе. Бедный папа. Конечно, она помнит. Может быть, это единственное
светлое воспоминание из их общего прошлого.
— Давай опять сходим вместе — как тогда? — предложил Эдвин.
Амелия согласилась.
И вот она идет — молодая, уверенная в себе женщина, — рядом со своим робеющим от ее
соседства, помятым, побитым жизнью отцом.
Они идут смотреть авиационное шоу.
— Смотри, самолеты!
«Непонятные штуки из досок и проволоки» взмывали в небо, выписывали удивительные
пируэты. Эдвин смеялся, губы его дрожали, краем глаза он следил за дочерью.
— Хочешь покататься?
За десять долларов она провела в воздухе десять минут.
Пилот Фрэнк Хоукс повел самолет сначала над городом, потом — над океаном. У
девушки перехватило дыхание...
Но вот чудо закончилось, самолет приземлился.
— Мистер Хоукс, — пролепетала Амелия, — я... я хочу летать сама!
Мистер Хоукс улыбнулся своей невероятно обаятельной улыбкой, глаза его засияли, и он
расхохотался во все горло.
— Летать, мисс? Да вы в своем уме?
Амелия покраснела, сжала губы.
— Летать! Летать сама! Юбкам, мисс, нечего делать в авиации!..
— Вы... горилла! — выпалила Амелия.
— Ха-ха-ха! — заливался Хоукс. — Посмотрите на эту красулю! Шляпка на аэроплане!
Амелия гневно отвернулась, взяла отца под руку.
— Идем отсюда, папа.
— Мели, но он... может быть, он прав? — робко спросил отец. — Для чего тебе самой
управлять самолетом? Все-таки это не женское занятие!
— Еще одно слово, папа, и я перестану с тобой разговаривать! — прошептала Амелия. —
Я найду летную школу, где согласятся учить женщину.
— Мели, это смешно. Для чего тебе самолеты?
Амелия ответила — не столько отцу, сколько самой себе:
— Самолеты — это свобода. Это — символ нового времени, независимости женщины,
господства человека над стихией воздуха, над пространством. Я хочу быть частью всего
этого.
30 декабря 1920 года, Лос-Анджелес, аэродром Киннер Филд
Две женщины, почти ровесницы — одной двадцать три, другой двадцать четыре, —
рассматривали друг друга.
Старшую звали Анета Снук. Высокая, худощавая, с копной светлых кудрявых волос.
Младшая представилась:
— Амелия Эрхарт.
Мягкие волосы волной обрамляли лицо, обманчиво-женственное. Однако Нета Снук
слишком хорошо знала, какой дьяволенок может прятаться в красивых, умело
подкрашенных женских глазах.
— Вы хотели бы покататься на самолете? — осведомилась Нета Снук — для друзей
«Снуки». — Прошу. Пятнадцать долларов четверть часа.
Она показала на свой самолет.
— «Дженни», не так ли? — заметила мисс Эрхарт к немалому удивлению Неты. Она мило
засмеялась: — Ничего особенного, я видела такие в Канаде... Скажите, мисс Снук... —
Она вдруг стала серьезной, покраснела, даже стиснула кулаки. — Вы научите меня
летать?
Несколько секунд Нета молча смотрела на эту пылкую молодую женщину. Что ею
двигало? Чего она искала в жизни, чего добивалась?
Амелия страстно и просто проговорила:
— Просто я... очень хочу научиться... летать.
— Уроки стоят недешево, — заметила Нета. — Простите, но я вынуждена напомнить об
этом.
— О, я понимаю! — Амелия махнула рукой. — Я нашла работу.
— Вот как?
— Да, — Амелия кивнула. — В одной газете согласились брать мои фотоснимки. А днем
я работаю секретаршей в юридической конторе моего отца.
— Ясно, — сказала Нета. — А ваши родные согласны? Или вы их не спрашивали?
— Мама молчит, сестра меня поддерживает, а папа... Папа надо мной смеется, —
призналась Амелия. — Он превратил меня в анекдот, которым развлекает своих друзей.
Но ничего, я заставлю их замолчать! — Она тряхнула волосами.
— Что ж, прекрасно, — кивнула Нета Снук. — Я поняла вас. Приходите через пару дней.
Я подготовлю самолет и буду вас ждать. Посмотрим, как вы чувствуете себя в кабине. А