Екатерина Бердичева
Легенды древней Эдины. Травница
В тех забытых веках, что быльем поросли,
Расстояния были большими.
Вдаль дорогами дни уходили в пыли,
Ну а жили тогда – не спешили.
Люди были такими же, как и теперь:
Бились, ссорились и торговали.
В нападеньях, защите хватало потерь:
О мужчинах своих горевали
Безутешные вдовы. И много сирот
Обрекала война на погибель.
Только власть равнодушная слез не поймет,
Из окошек дворцов их не видя.
Но рождались и те, кто всем сердцем скорбел
О судьбине несчастной отчизны.
Жил правитель страны… был он ловок и смел.
Но справляют бойцы о нем тризну.
По реке Воронихе граница лежит,
Где сражалась дружина с дружиной.
А теперь воронье над тем полем кружит:
Там тела пали в сече обширной.
Тот Король заслонял свой удел от врагов,
Что решили коварно соседей
Захватить, когда к битве народ не готов.
Шли уверенно к близкой победе…
Только встал на защиту отважный Король.
Бились стойко, и кровь лилась с потом.
Не ушел с того поля вражина живой.
Короля поискали, да что там
Можно было найти средь искромсанных тел.
Всех решили засыпать курганом:
И своих, и чужих. День пустой пролетел.
А с утра начинался он странно…
…
По течению ниже, в холодных волнах,
Плыл челнок, воду черпал бортами.
И порог между скал не разбил его в прах.
Но весло захватило ветвями
Старой ивы, обрушенной кроною вниз,
Лишь в воде колыхаются пряди.
Плещут волны кругом: «Поверни… повернись!»
Тащат к берегу, шепчутся сзади.
Челн приткнулся к стволу. Ветка мелко дрожит,
Нависает намокшей листвою.
В лодке старой израненный витязь лежит,
Лоб обвязан, да сеть под главою…
Он глаза приоткрыл, в них – мучения, боль,
Ртом разбитым текут стоны плоти.
Вроде сам молодой, а уж волос седой.
Ноги снизу в кровавых лохмотьях.
В небо мутно взглянул, там неслись облака.
О борта воды тихо толкались.
Ворон старый слетел: «нет, не умер пока».
Тело, страшными ранами маясь,
Крупной дрожью тряслось. Покатилась слеза
По щеке, затерялась на шее.
Неба он не видал, но пред ним – образа:
«Боги, был бы чуток я умнее…»
Ворон дернул крылом, уходя в небосвод,
Заскользил вдоль крутого обрыва.
На зеленом лугу его девушка ждет.
Подлетел, хрипло каркнул. Порыва
Не смогла удержать дева юная. Вмиг,
Охнув, бросила сумку под кустик.
«Ты веди, поспешай, верный мой проводник,
Может быть, мы его не упустим!»
Ворон вверх поднялся, та – по лугу бегом.
Вот обрыв, а вот ствол старой ивы.
Платье быстро сняла, по стволу босиком
Пробежала. Лодчонка в заливе
Притопилась почти. Воин уж не стонал.
Бледен ликом, и очи закрыты.
Дева в речку шагнула, обломком весла
Челн толкнула на берег подмытый.
Пальцы к горлу прижала, вздохнула: «Живой!
Милый ворон, лети-ка к дедуле!
Попроси, мазь для ран пусть захватит с собой
И бинты. Да накидку какую…
И телегу с конем, ну а внутрь – сенца.
Разыщи, где бы дедушка не был!»
Ворон вдаль улетел, та в кармане взяла
Ножик острый, чем резала стебли.
Пошептала немного, ножом повела
Над кольчугою в кольцах помятых.
На глазах поржавела та, пылью стекла
В пальцах девушки, к телу прижатых.
Враз лохмотья обрезала с раненых ног,
Подтащила повыше на травку.
Пригляделась к лицу: «Потерпи, паренек,
Вот увидишь, пойдешь на поправку!»
…
Наконец-то открыл очи витязь младой:
А над ним – потолок незнакомый.
У печи сохнут травы: пучки чередой.
Кошка рядом сидит. «Я – не дома!»
Два окна впереди, между них – длинный стол.
Где-то голос без слов напевает.
Повернул свою голову набок с трудом,
Рядом дева сидит молодая.
Пестик мерно стучит, в ступке трет порошок.
Вот вскочила и сыплет в мешочек.
Воин наш закряхтел. «Ты проснулся, дружок?» -
Улыбнулась, над ним уж хлопочет.
Засмотрелся: спокойный фиалковый взгляд,
Косы черные, платье и фартук.
«Не крестьянка, но лекарка. Я очень рад,
Значит, Боги добавили фарта -
Мы добили врагов. Но не помню совсем,
Кто спасал меня, здесь я откуда.
Тряпка сохнет на лбу. Где мой воинский шлем?
Что я выжил – воистину чудо!»
Дева тазик взяла и воды налила:
«Время кризиса, воин, минуло».
И тряпицу сняла, пот отерла со лба:
«Две недели уже промелькнули,
Как тебя на реке мы с дедулей нашли.
Ты серьезно был, сильно изранен.
Вот болячки простые засохли, сошли.
На ноге лишь разрез как-то странен:
Точно гибким хлыстом посекли твою плоть,