Как бы там ни было, защита исчезла, а ворота стояли нараспашку. Солдаты держали копья наготове, а маги явно держали наготове заклинания. Эзрем, если это действительно был он, поднял вверх сияющий кинжал с синим камнем в рукояти, да и у остальных в руках были самые разные ножи, жезлы и кристаллы.
Все взгляды, однако, были прикованы к лорду Фарану и капитану. Они обращались друг к другу — достаточно громко, чтобы перекрыть шум города, но Ханнер не стал даже пытаться разобрать слова. Он и без того знал, о чем идет речь. Капитан велит Фарану убираться из города, тот отказывается — и оба уверяют, что не хотят неприятностей.
— Я не узнаю никого, — заметил Манрин. — Магистров там нет.
Ханнер и Ульпен перевели взгляд на него.
— Ты уверен? — спросил Ханнер.
— Да — если только Итиния не произвела кого-то в это звание за последние дни. Особого впечатления они не производят. Даже ослабев, как сейчас, я могу дать фору любому из тех, внизу.
— Я как раз хотел спросить, — сказал Ханнер, — насколько пострадали ваши магические умения?
Манрин фыркнул.
— Как мужчина я для своих лет еще весьма силен и здоров, насколько можно быть здоровым, когда тебе за сто. Как чародей я вполне хорош, хотя звезд с неба не хватаю: в списке твоего дяди я на двадцать первом месте. Но как волшебник я сейчас немногим отличаюсь от пьяного подмастерья. Это огорчительно, милорд, весьма огорчительно: я творю заклинание, одно из тех, что знаю наизусть и налагал сотни раз, я чувствую, как чары, будто кирпичики, укладываются по местам, — и вдруг вмешивается какая-то неправильная магия, я начинаю видеть чародейским, а не магическим взором, или двигаю что-то, что двигать еще не следует, потому что отвлекся, и все мое волшебство развеивается! Оно тает, как ночной сумрак под лучами солнца, тает, и я не могу его вернуть. Я по-прежнему способен творить быстрые заклинания, там у чар просто нет времени измениться, но что-либо, длящееся более пятидесяти ударов сердца, — увы! — тут я не могу быть ни в чем уверен. А если для наложения заклятия требуется больше двадцати минут, дело вообще безнадежно. Фенделово Прозрение было сейчас как нельзя кстати, но я не могу сотворить его.
— Значит, выяснить, откуда взялось чародейство, тебе не удалось?
Манрин снова фыркнул.
— Фенделово Прозрение — не единственный способ добывать знания, молодой человек! Кое-что я узнал.
— Так ты знаешь, что такое чародейство?
— Нет, к сожалению, — признал волшебник. — Но я точно знаю, чем оно не является. С помощью маленькой Шеллы мы неопровержимо установили, что название ошибочно, — мы не то, чем были ведьмы в Великую Войну, и чародейство не ведьмовство, хотя некоторое сходство и есть. А Алладия помогла нам убедиться, что к его возникновению не имеют касательства ни боги, ни демоны.
— Тогда… Рудира и кое-кто еще говорят, что слышат какой-то зов с севера. Это не демон?
— Не демон и не бог, — подтвердил Манрин. — Но да: к северу от города есть нечто, с чем мы каким-то образом связаны.
— А не может там быть сумасшедший волшебник?
Манрин покачал головой:
— Это не волшебник. Кто бы там ни был, магия его лишает силы волшебства, как… в общем, это не волшебство. Когда одно магическое заклятие противостоит другому, оно может действовать по-разному, но никогда — так.
— Чародейство лишает волшебство силы?
— О да.
— Значит, все те волшебники на улице не смогут причинить вреда дяде Фарану? — с надеждой поинтересовался Ханнер.
— Этого я не говорил! — быстро возразил Манрин, разбивая в прах надежды Ханнера. — Чародейство не похоже на стену, оно скорее заглушает магию, как крик — тихий голос. Магия и чародейство взаимодействуют друг с другом, как… как вода и огонь. Именно поэтому я утверждаю, что породила чародеев не магия. Но достаточно жаркое пламя заставляет воду выкипать, а точно направленная струя воды запросто проносится сквозь огонь… аналогия, как ты понимаешь, не вполне точна.
— Кажется, понимаю… — отозвался Ханнер. — А с той силой, которая зовет Рудиру, ты можешь что-нибудь сделать?
Манрин помрачнел.
— Не знаю. Если бы ты привел ее сюда, чтобы мы поговорили и я мог на нее взглянуть…
— Полагаю, сейчас она занята. — Ханнер указал на улицу за окном.
— Можно и позже.
— Там что-то происходит, — сообщил Ульпен. Покуда старшие беседовали, он торчал у окна, свесившись через подоконник, чтобы получше видеть. Теперь высунулись и Манрин с Ханнером.