Красоту этой мечети невозможно описать, только фантазия нескольких поколений могла воплотиться в этом творении, подобно тому, как воплотилась фантазия поколений в сказках 1001 ночи. Одному человеку это было бы не под силу.
В центре мечети, за высокой позолоченной решеткой, покоится простая с виду скала, но игра природы уготовила ей не простую судьбу.
Рассказывают, что однажды ночью пророк Мухаммед в сопровождении архангела Гавриила совершил поездку из Мекки в Иерусалим. Это путешествие заняло всего лишь одну ночь. Прибыв в Иерусалим, Мухаммед остановил своего коня как раз на этой скале. На ее поверхности до сих пор видны следы конских копыт. С этой же скалы он вознесся на небо. Скала тоже было попробовала подняться вслед за ним, но Мухаммед приказал ей опуститься обратно. Скала повиновалась, но повисла в воздухе, не достигнув земли.
Скала эта связана и с многими другими преданиями: из-под нее вытекают все земные воды (хотя в самом Иерусалиме в древности воды не было, за ней ходили к реке Кедров), под скалой находится спуск в подземное царство и т. п.
Под скалу действительно ведет спуск — в небольшую пещеру. У входа посетителям показывают щит Мухаммеда и седло его лошади. Вход в пещеру украшен с двух сторон белыми колоннами. Раньше считалось, что эти колонны обрушатся на любого неверного, если он рискнет проникнуть в пещеру. На всякий случай пропускаю вперед несколько неверных и спускаюсь вслед за ними. Пещера немного выше человеческого роста. Священная скала образует над ней как бы крышу, положенную на стены пещеры. Однако на всем протяжении своем эта «крыша» как будто неплотно прилегает к верхним краям стен пещеры. Поэтому и кажется, что она совсем на них не опирается, а висит в воздухе.
В самой пещере можно видеть высеченное в скале кресло Аарона, брата Моисея. Над креслом в потолке — впадина от его головы.
В потолке пещеры, образованном «висящей скалой», есть круглое сквозное отверстие, через которое, как сказал наш гид, вылетел дух Мухаммеда. Христиане же находят на той же скале след Христа, оставленный им при вознесении на небо.
Приходит время покинуть храм «висящей скалы».
У входа бессильно начинаю кружить вокруг увеличившейся кучи туфель. Лукавый страж горы со смехом-протягивает мне огромные стоптанные шлепанцы с загнутыми носками, вроде тех, которые когда-то попались, бедному маленькому Муку: «Это твои?»
Ухожу, но все время оборачиваюсь: мечеть Скалы — чудо, сотворенное человеческим умом и руками, затмевает чудо, сотворенное природой.
В свободное время можно вволю побродить под сводами иерусалимского рынка, обойти все кварталы и порота Старого города. Старый город невелик по площади, вдоль стен его можно обойти почти за один час.
Витрины лавок так и просятся на цветную фотографию. Даже в пасмурный день выставленные товары пестрят всеми цветами радуги. Приглушенное сияние исходит от витрин ювелирного ряда: под стеклом тускло-желтеют золотые браслеты и ожерелья, сделанные из золотых монет с профилем Георга V, которые мы сначала приняли за николаевские (ничего удивительного: Николай II приходился Георгу двоюродным братом). Очень привлекательны серебряные изделия, более разнообразные и более «восточные»: серебряные браслеты-змейки с бирюзовыми и коралловыми глазами, длинные висячие серьги ажурной работы, ножны для кинжалов.
А вот в одной из витрин выставлен сундучок корсара, упавший на морское дно, среди засушенных морских звезд, крабов и раковин. Из-под его крышки высыпаются нити кораллов, перламутра и бирюзы.
Выхожу на небольшую городскую площадь. По случаю пасхи здесь устроено народное гулянье: скрипят деревянные качели вроде наших «чертовых колес», вокруг толпится много народу — женщины с детьми, подростки, молодежь. Одеты все по-европейски: юноши в костюмах и свитерах, женщины и девочки в обычных платьях и юбках, но в пальто или жакетах, так как еще холодно. Бегают юркие девчушки с косичками и в. белых носочках. Им особенно хочется попасть на качели. В этой толпе нет ни туристов, ни паломников, здесь только иерусалимцы — обычные обитатели города, и жизнь их отличается от жизни паломников.
Сырой порывистый ветер гонит с запада дождевые тучи, иногда он разрывает их, чтобы нам успело блеснуть солнце. К вечеру возвращаемся в гостиницу промокшие и продрогшие.
Утром весь Иерусалим оказывается под снегом. На белом фоне резко чернеют кипарисы. Тучи сгущаются. Гора олив исчезает в густом тумане. Наши машины с зажженными фарами выезжают на мокрое шоссе Иерусалим — Амман. Сквозь клочья тумана на повороте дороги в последний раз проступает купол Омаровой мечети и колокольня у храма св. Гроба.
Спешим проехать перевал между долиной Мертвого моря и Амманом. Густой снег стеной застилает дорогу и угрожает закрыть перевал. Наша машина оказывается последней, успевшей его миновать. Сильнейший и необычный здесь для марта снегопад закрывает перевал более чем на сутки.
Писатель и поэт Яхья аш-Шауки большой друг Советского Союза и большой поклонник русской и советской литературы. Мне приходилось встречаться с ним в Москве и Ленинграде, видеть его в библиотеке над учебниками русского языка и сочинениями Маркса и Ленина, на новых постановках советских пьес и в доме писателя, где он обсуждал с нашими поэтами проблемы стиха и его перевода.
Сегодня вечером можно съездить к нему в гости. Машина останавливается у многоэтажного нового дома, окруженного темной зеленью сада. Поднимаемся на третий этаж по обычной на юге открытой лестнице. На лестничную площадку выходит несколько дверей с табличками и звонками.
Дверь нам открывает сам хозяин, худощавый, подвижный и веселый человек с большими глазами. Из передней проходим в просторную комнату. Современная скромная обстановка: широкая тахта, несколько кресел, столик с журналами и газетами, вдоль стен — полки с книгами. Посредине комнаты топится переносная железная печка вроде нашей «буржуйки».
За столом жена хозяина дома и несколько его друзей — литераторы и преподаватели университета. Заходит речь о развитии арабской литературы. Яхья аш-Шауки пишет не только новеллы и стихи. Сейчас он работает над историей арабской новеллы. Перед литераторами Иордании стоит задача-добиться издания литературного журнала. Возможно, что это осуществится на базе университетского журнала. Расспрашивают о последних новинках советской литературы: что пишут Айтматов, Дудин, Евтушенко. С некоторыми из них хозяин дома знаком лично. Интересуются работой Университета дружбы народов.
Роза, хозяйка дома, приглашает нас выпить по чашечке кофе. Яхья аш-Шауки происходит из мусульманской семьи, Роза — из христианской. Смешанные браки теперь стали делом обычным.
Раньше Роза работала переводчицей в одной из туристических фирм. Теперь ей редко приходится работать: не с кем оставить маленькую дочку. Много забот в с небольшой автомашиной. Супруг ее не хочет заниматься автомобилем, даже водить его не умеет, так что ей приходится быть и домашним шофером.
Оживленная встреча в этой городской квартире далеко не завершает, да и не может завершить знакомства с такой многоликой и бесконечно разнообразной страной, где кочуют бедуины со стадами овец и ширится профсоюзное движение, где с 1951 года мужественно работает коммунистическая партия страны, где культура имеет тысячелетние корни.
ТУНИССКИЕ ВСТРЕЧИ
Солнце склоняется к западу, его косые лучи пробиваются через красные осенние листья винограда. За стеклом машины веером разворачиваются ровные ряды виноградников. Они сходятся вдали, упираясь в сиреневые силуэты гор. Эти горы — отроги Атласского хребта, продолжающего на североафриканском побережье цепь Апеннинских гор.
Дорога, вьющаяся среди виноградников, полей пшеницы и оливковых плантаций, ведет нас в Тунис — столицу Туниса. Чистые, как будто вымытые, улицы, аккуратные виллы и большие современные жилые дома… Многие отделены от улицы небольшой полоской зелени. Чисто, комфортабельно и тихо… Вот первые впечатления от города после первой прогулки. В светлых и прохладных номерах гостиницы, в коридорах и холлах убирают, ставят цветы, зажигают свет по вечерам, но кто это делает — не видно, некому даже сказать спасибо. Лишь изредка в конце коридора мелькает тень горничной или служащего.