Хотя мы и не были туристами, нас не могла не захватить общая страсть «познания нового», проще говоря — любопытства или любознательности.
Каждая гончарная мастерская имеет две основные части: производственную и торговую. Как правило, они расположены в разных помещениях. Но бывает и так, что один, два и более гончаров и художников работают прямо в торговом зале, не обращая внимания на любопытных и любознательных.
Так, как работают гончары Набиля, работали, по всей вероятности, еще их прадеды. Иногда только вместо ножного привода гончарного круга видишь электрический моторчик да освещены мастерские лампами дневного света, а не свечами или светильниками с фитилем и оливковым маслом.
Возраст мастеров, подмастерьев и помощников колеблется, по нашим наблюдениям, от пятнадцати до семидесяти с лишним лет. Эта разница означает вековую преемственность искусства Набиля и его бессмертие. Все новые и новые поколения приходят на смену уходящим.
Следует обязательно подчеркнуть, чтобы не быть неправильно понятыми, что умельцы Набиля изготавливают не только и не столько сувениры для туристов, но в первую очередь предметы домашнего обихода (горшки, кувшины, блюда) для широких масс населения Туниса и других арабских стран. Изготавливаемую здесь национальную посуду и другие изделия не могут заменить никакие импортные образцы, поскольку изделия Наби ля предназначены для приготовления национальных блюд, кальянного курения и других целей, связанных с бытом Арабского Востока. Именно в этом заключается причина удивительной жизнестойкости и славы изделии Набиля. Если такие ремесленные промыслы, как прядение, ткачество, швейное дело, изготовление обуви и т. п., были разорены наплывом дешевых товаров из Европы, то производство керамики в Набиле не только устояло, но и переживает свою вторую молодость.
В одной из мастерских мы обратили внимание на знакомые силуэты немудреных глиняных вазочек-светильников сантиметров пятнадцати высотой с двумя цветками на стороне, противоположной ручке. Здесь их было много: десятками таких вазочек были уставлены два стола. Они только что сошли со станка гончара, работавшего здесь же, и ждали отправления в обжиговые печи.
Как было не узнать эти светильники! Всего за две недели до приезда в Набиль я посетил развалины древнеримского города Сабраты, памятника архитектуры в Ливии, где приобрел точно такой же, только черного цвета. Молодой ливиец, собиравший выброшенные приливом на берег морские губки, озираясь по сторонам, извлек ее из какого-то тайника своей одежды и с серьезным видом стал убеждать нас, что это предмет римской эпохи, найденный им случайно в развалинах. То ли ему показалось, что у нас начисто отсутствует чувство юмора, то ли он сам верил в то, что говорил, но заломил за вазу чудовищную цену. В конце концов мы сошлись — на возмещении его расходов по «откапыванию» вазочки. Продавец тут же бесследно исчез.
В этой маленькой истории примечательно, разумеется, мастерство кудесников из Набиля, восстановивших по музейным экспонатам изделия, которыми пользовались древние люди три тысячи лет назад.
С обширной номенклатурой керамики Набиля мы долго еще знакомились, путешествуя по Арабскому Востоку. Особенно запомнилась одна такая встреча, происшедшая в Ливии.
Как-то на конкурсе слайдов, проводившемся в клубе советского посольства в Триполи, была продемонстрирована серия живописных снимков, завоевавших на этом конкурсе приз «За наиболее художественное восприятие действительности». На слайдах были изображены красочные комбинации керамических изделий, полки, на которых они были расставлены, лавки и лавочники, которые ими торговали, дети торговцев.
После конкурса счастливый лауреат приза объяснил мне, что этот самый живописный в Ливии базар находится по дороге на Гариан, расположенный в 90 километрах к югу от Триполи. Я вспомнил, что поездки в Гариан описаны в книгах наших предшественников, но каких-либо сведений о рынке керамики на пути в этот горный городок я в их книгах не обнаружил.
Следующим же воскресным утром вместе с экономистом посольства СССР в АРЕ отправляемся на поиски базара керамики, по непонятным нам причинам обосновавшегося не в столице, а где-то не доезжая Гариана.
Задувший из пустыни «гибли» несет с собою мириады мельчайших частиц песчаной пыли, и мы опасаемся проскочить мимо базара. Поэтому едем медленно. Нам помогают километровые столбы. Вот мы перевалили очередной перевал — и взору сразу открылись лавки, уже известные нам по слайдам.
Заезжаем на площадку для стоянки автомашин. Как всюду, нас, чужестранцев, сразу обступают дети самых разных возрастов. Среди них взрослыми манерами выделяется мальчик Шукри, которому на вид можно дать лет двенадцать. Но странно, тут просят не бакшиш, а пепси-колу. На наш вопрос, почему они хотят именно пепси-колу, дети не могут ответить ничего вразумительного.
Взрослых пока не видно. Мы вступаем в беседу с Шукри и с его семилетней сестрой. Из разговора с мальчиком выясняется, что он является совладельцем самой богатой лавки гончарных изделий в деревне. Главный же ее владелец — его старший брат, имеющий крупный дукян в Набиле. Поскольку тогда Набиль был для нас не более как географическое название, мы не смогли сразу по достоинству оценить гордость ребенка за свои товары. А когда Шукри называл их высокие цены и снижал их, он опять-таки добавлял к уже снижен-пой цене требование бутылки пепси-колы. Это звучало примерно так: «Семьдесят пять пиастров и бутылка пепси». Поскольку мы так и не смогли выведать тайну местной детворы, оставалось только предположить, что в каменистой предгорной пустыне, где вода представляет собой благо, особенно ценится этот сладковатый напиток, утоляющий жажду и придающий бодрость.
Выбрав кое-какие сувениры в дукяне Шукри и в лавчонках более взрослых, но менее богатых купцов, мы попросили показать нам местные гончарные мае терские. Шукри тотчас же назначил цену за такую экскурсию — «ящик пепси». Все остальные соблазны в виде конфет и тому подобного он и его ватага решительно отвергли. Но ящика пепси (24 бутылки) у нас не было, и нам не удалось увидеть мастерские. Лишь попав в Набиль, мы поняли, что брат Шукри где-то здесь снаряжает керамикой очередной караван грузовиков в Ливию, к своему братишке. Сувениры же, которые мы считали ливийскими, оказались родом из Набиля.
В одной из лавчонок Набиля мы своими глазами увидели, как мастер в маленькой тунисской феске («шешии»), в очках, представившийся как Шадли, нехитрыми, но тонкими инструментами наносил резной арабский орнамент на глиняную кружку. Ручка ее, как и других подобных кружек, была необычна. Она имела вид рычага, перпендикулярного вертикальной оси сосуда. Внутренняя поверхность кружки покрыта голубой эмалью, внешняя — резьбой по некрашеной глине. Как раз этой резьбой Шадли и покрывал очередную кружку. На вид ему можно было дать около пятидесяти. Глиняная пыль запорошила его лоб, очки, усы. Черные веселые глаза и лукавая улыбка свидетельствовали о чувстве юмора и добром расположении духа. Видно было, что он любит свою работу и вкладывает в нее все, чем располагает его богатая фантазия народного умельца и душа художника. Сколько вносит резной узор одной кружки в благосостояние его семьи, мы не осмелились спросить, но поняли, что именно за его работу мы заплатили маленькому буржую Шукри очень высокую цену, да еще дали впридачу бутылку пепси-колы.
Мастера Набиля не отстают от века. На рисунках, которые они наносят на керамические изделия, есть и космические корабли, и космонавты в разных вариациях, и архангелы, танцующие твист и шейк. Чего не сделаешь для увеличения спроса на свою продукцию!
Из Набиля в столицу Туниса мы возвращались обогащенные, с творениями подлинных мастеров своего дела, к тому же не требовавших пепси-колы в порядке надбавки к низкой цене. Навстречу нашему «Москвичу» выбегали босоногие мальчишки и предлагали радужные цикламены. Такой способ продажи цветов нам довелось наблюдать только на тунисских дорогах. При всей любви к цветам и расположению к мальчишкам — тунисским гаврошам мы остановились лишь однажды, да и то не столько для того, чтобы купить цикламены, сколько чтобы заснять грандиозный двуглавый Джебель Бу-Корнейн и отдать своеобразную дань внимания поэтической легенде местных жителей о появлении этой горы и ее спутников на равнинном основании мыса Бон. Легенда эта была мне известна еще за несколько лет до первой поездки в Тунис. Теперь я впервые видел Бу-Корнейн воочию, во всем его сонном немом величии. Легенда же такова.