И вот мы приближаемся к желанной цели. Хозяйство расположено в пяти километрах от Триполи. Его общая площадь, предусмотренная проектом, составляет 1000 гектаров. Такие размеры позволяют сравнить Хадбу альХадра с нашими крупными колхозами и совхозами. В настоящее время хозяйством уже освоены 650 гектаров, из которых 300 гектаров отведено под овощи, 200 — под цитрусовые, по 50 — под груши и абрикосы, и 50 гектаров занимают питомники.
Радушным хозяином-гидом во время нашего осмотра Хадбы аль-Хадра был Мустафа Мухаммед Алейш, заведующий отделом почвы и воды Института аграрной реформы. В прошлом году он окончил сельскохозяйственный факультет Триполийского университета и, несмотря на молодость, сумел уже завоевать авторитет среди рабочих и техников госхоза. Это сразу чувствуется по их манере обращаться и говорить с Мустафой, хотя многим из них — бывших феллахов — он годился бы в сыновья.
Мустафа рассказал нам, что госхоз состоит из 100 ферм, по шесть гектаров каждая. Вода после очистки в отстойниках подается на поля с помощью пяти насосов, перекачивающих около 200 литров в секунду. Протяженность ирригационной сети хозяйства — 25 километров. В четырех водохранилищах Хадбы накоплено около четырех миллионов литров воды. Скоро в одно из них будут запущены пресноводные рыбы, и, хотя пока рыбы еще нет, морские чайки, от внимания которых не ускользнула широкая водная гладь, пытаются все-таки нырять в нее, надеясь на добычу. В госхозе есть и восемь артезианских колодцев, подающих питьевую воду.
Как в любом другом большом деле, в становлении первого крупного государственного хозяйства не обходится без трудностей. Для Хадбы серьезную проблему представляет борьба с ветром и песком. Одной из задач Мустафы и является создание преград на пути этих двух разрушительных сил. Значительная часть плантаций хозяйства уже огорожена защитными полосами из кустарника, прокладываются траншеи для новых полос.
Руководство Института аграрной реформы в будущем году ожидает первый урожай с плантаций Хадбы.
На память о визите в крупнейший госхоз республики Мустафа подарил нашим товарищам виноградную лозу, которая посажена во дворике советского посольства.
Происшедшие в Ливии значительные и принципиальные изменения внутреннего порядка отразились и на внешней стороне жизни. Изменений внешних, доступных любому наблюдателю, очень много. Они встречаются буквально на каждом шагу.
Как только наш «ИЛ-18» замер на поле Триполийского аэродрома, мы увидели в иллюминаторы громадные и маленькие надписи на зданиях аэровокзала — только на арабском языке. Такого раньше не было. Входим в помещение пограничного контроля. На стенах также — только арабская вязь. Вдоль дороги от аэропорта до города установлены рекламные щиты с надписями на арабском языке. Привычные названия компаний «Пепси-кола», «Филлипс», «Нэйшнл» и других переделаны на арабский лад.
Наша старая гостиница «Националь» (в ней мы останавливались два года назад) называется теперь по-арабски — «Мархабан» (буквально: «простор», в сочетании с другими словами означает «добро пожаловать!»). На вывесках, где раньше наряду с арабским был и английский или итальянский текст, латинские буквы стерты или замазаны. Кое-где, правда, январские дожди смыли краску, и латинские названия вновь проступили на обозрение прохожих.
Волна арабизации не обошлась без крайностей: в музеях и мертвых городах-памятниках одно время были даже сняты все надписи на европейских языках, что крайне затруднило иностранным гостям и туристам знакомство с памятниками культуры прошлого. Через некоторое время, правда, надписи эти восстановили. Единственно, где остались все старые надписи, — и на арабском, и на английском языках — это денежные королевские купюры разного достоинства[8].
В городах переименовано много улиц и переулков В Триполи, например, появились улицы имени 1 сентября, Республики, Гамаль Абдель Насера. На многих улицах новые названия еще не обозначены, так что они временно пребывают в безымянном состоянии. Наряду с этим сохранились и многие старые названия. Например есть в столице улица Гаити. В честь чего названа так оживленная улица, можно только гадать: в честь «папы Дока» или многострадального гаитянского народа?
В стране введен строгий «сухой закон». Эти два слова вызывают у нас в памяти Соединенные Штаты Америки после первой мировой войны, яркий фильм «Судьба солдата в Америке» и некоторые ассоциации, в основ ном морального плана. Для сегодняшнего же ливийца этот закон — приятная или суровая реальность — в зависимости от его склонностей. Один из крупных ливийских чиновников так объяснил мне необходимость «сухого закона»: «У нас прекрасная страна, отличный климат, и нам не нужен допинг в виде спиртного». Но весьма ярко отношение к этому закону в Ливии продемонстрировала, на наш взгляд, изошутка, помещенная в середине марта 1971 года в одной из центральных газет ЛАР. Она изображает сурового полицейского с недовольным взглядом, который ведет в участок пьяного. У пьяного — мутный и веселый взгляд, заплетающиеся ноги. В левой руке пьянчужка держит недопитую бутылку. Именно к этой руке и к этой бутылке осторожно подходит прохожий и вкрадчиво, чтобы не заметил полицейский, спрашивает у пьяного: «Где достал?». Таким образом, новое государство — в лице полицейского — на страже закона, ливийцы же, обретшие вопреки мусульманским традициям склонность к спиртному, и теперь интересуются, где его можно достать. Менее состоятельные ливийцы рассказывают, что их более состоятельные соотечественники обходят «сухой закон» очень просто. Они снаряжают грузовики и отправляют их в соседнее государство. Грузовики пересекают границу не там, где с обеих ее сторон есть таможенные посты, а подальше от дороги и загружаются ящиками, наклейки которых свидетельствуют, что в них везут соки, воды, компоты — все что угодно, только не то, что на самом деле. В ливийских городах эти ящики развозят по богатым домам, где в состоянии заплатить шоферу «плату за страх». Но, разумеется, большинство ливийцев, склонных к размачиванию «сухого закона», не в состоянии снаряжать экспедиции в соседние страны. Им остается только спрашивать: «Где достал бутылку?»
В кинотеатрах такая категория зрителей кричит, например, когда на экране разливается шампанское: «Не выливай все! Оставь мне!» — и тому подобное. Многие мусорщики в знак протеста против «сухого закона» отказываются убирать пустые бутылки со дворов иностранцев, на которых действие закона не распространяется.
В городах и поселках нефтяников закрылись бары: продажа соков и кофе не оправдывает их содержания. Без работы остались тысячи рабочих и мастеров винодельческой и пивоваренной промышленности. Но, как говорят в таких случаях, «лес рубят — щепки летят». «Щепки» же с винных и пивных заводов разлетелись по деревням и пригородам и приступили… к самогоноварению. Благо цены на сахар в Ливии низкие.
Только прожив некоторое время в новой Ливии и прочувствовав атмосферу «сухого закона» начинаешь понимать, почему ливийские таможенники, искавшие раньше в багаже прибывающих недозволенную литературу, теперь ищут бутылки со спиртным.
После революции 1 сентября большого размаха в стране достигла борьба «за высокую нравственность». В накидки закутались даже те женщины, которые раньше никогда не ходили иначе, как с открытыми лицами. Беловато-розовые накидки закрывают теперь фигурки ливиек с головы до пят. На прохожих испуганно глядит лишь один глаз. С открытыми лицами по ливийским улицам ходят только европейские женщины, а из арабских — только приезжие из других стран: из АРЕ, Ливана, Туниса.
Молодой ливийский специалист Ибрагим, окончивший два года назад Триполийский университет, на вопрос, почему он не женат, ответил: «Видите ли, мне и моим сверстникам очень трудно подобрать невесту: глядя на закутанную женщину, мы видим один только глаз, неизвестно даже, черная она или белая». Однако это лишь одна сторона проблемы в изображении представителя молодой интеллигенции, получившего образование в университете, где преподают в основном иностранные профессора.