Утром четвертого дня, уже не имеющего специального названия, невеста спускается к родителям жениха, ставшего теперь ее мужем, и в знак уважения и покорности целует им руки и колени. В этот день жених приглашает в свой дом в два раза больше гостей, чем их было вчера в доме невесты.
На шестой день жених отправляется с визитом к теще, а на седьмой приглашает к себе всех родственников жены, которые проводят у него весь день за яствами и курением.
Невеста никуда не ходит в течение двадцати дней после свадьбы. Исключение делается только для обедов в доме ее родителей, на которые приглашается гостей вдвое больше, чем их было у жениха на седьмой день.
Читателя наверняка утомило одно только перечисление дней свадьбы и количества гостей на различных свадебных церемониях. Представьте же, каково приходится родителям! Особенно если у них не одна дочь или сын, а несколько.
Много сумятицы и путаницы в представления горожан-йеменцев о семье, браке и поведении дочерей внесли браки йеменских мужчин на европейских женщинах. Разъехавшиеся по белу свету потомки Балкис возвращались после революции 1962 года на свою многострадальную родину. Многие приехали в сопровождении семейств. Одна из таких смешанных семей вернулась из Франции. Он (теперь купец-лавочник) эмигрировал из Йемена тридцать лет тому назад двадцатилетним юношей. Во Франции он женился и стал отцом трех дочерей, старшей из которых к моменту его возвращения исполнилось шестнадцать лет, а младшей — около десяти. В универсальной лавке «француза», как его тотчас прозвали в городе, мы иногда делали закупки. Неоднократно я был свидетелем недоуменно-удивленных восклицаний проходящих мимо йеменских мужчин, которые наблюдали, как две младшие дочери «француза» (без какого-либо намека на чадру!) играли на дороге в свои французские классики, прыгали через веревочку или занимались другими детскими играми. Ведь по укоренившемуся у них представлению десятилетняя девочка должна носить чадру и уже готовить себя к будущему замужеству. А эти в коротких платьицах играют с независимым видом на улице и так увлечены своим занятием, что не обращают ни на кого внимания. А вечером и мать садилась неподалеку от играющих детей и принималась вязать на спицах. Старшая дочь возвращалась после трудового дня из какой-то строительной компании, где она работала секретарем-машинисткой, и задумчиво курила.
Мусульманство женам и детям в таких семьях принимать, видимо, не особенно хочется, и полностью ассимилироваться среди своих новых сограждан им будет сложно. Между прочим, в кругах врачей, лечивших многочисленную королевскую семью имама Ахмеда, говорили, что одна из его жен была англичанка. Не будучи в силах свыкнуться с заточением в гареме, она в конце концов лишилась рассудка. Параллель эта может показаться неуместной, но она демонстрирует несовместимость или крайнюю противоположность подлежащих «вживанию материй».
Лавочник «француз» — один из многих йеменцев, вернувшихся домой после революции 1962 года.
Призыв революционного правительства вернуться на родину, чтобы принять участие в реконструкции страны, был услышан в разных краях.
Мне пришлось беседовать с двумя молодыми людьми, возвратившимися в Йемен из Индонезии. О них, правда, правильнее будет сказать: приехали впервые. Но приехали домой. Отцы этих юношей четверть века назад, спасаясь от произвола и тирании, эмигрировали в далекую Индонезию. Там и родились мои собеседники. Один из них, Ахмед, стал художником. Сейчас он живет и работает в Таиззе, где пишет ландшафты двух близких его сердцу стран: Индонезии и Йемена. Это фактически единственный профессиональный художник-йеменец.
Судьба Хамуда сложилась несколько иначе. Из Индонезии он уехал в Голландию, где работал и учился на предприятиях фирмы «Филипс», но, когда узнал о революции в Йемене, решил встать в ряды строителей молодой республики. Теперь Хамуд работает в Таиззе в мастерской по ремонту радиоприемников и магнитофонов.
Из числа реэмигрантов и владелец «Унион отеля» в Гаиззе. Из своих сорока восьми лет тридцать он проплавал на французских судах матросом и коком. Известие о революции в Йемене застало его в Одессе. Он одним из первых вернулся на родину после десятилетий скитаний и ныне потчует своих гостей отменными блюдами как йеменской, так и французской кухни.
Упаковка многих импортных товаров, предлагаемых и дукянах, украшена изображениями женщин обычно в ярких купальных костюмах. Такая реклама, давно ставшая на Западе традиционной, и в Йемене нашла большое число поклонников, особенно в мелкобуржуазной среде дукянщиков. Они стали украшать даже двери и ставни своих лавок умопомрачительными вырезками с изображениями женщин из западных журналов и газет. Однако, увидев европейскую женщину за рулем автомобиля, йеменец долго еще стоит после того как она проедет, и качает головой в удивлении, а жены тех же дукянщиков должны по-прежнему соблюдать все строгости туалета, связанные с ношением черной чадры. Понадобится, видимо, еще немало времени, прежде чем они смогут позировать на пляжах, подобно европейским и американским звездам кино.
Пока в йеменской семье женщина, как правило, находится в полной зависимости от мужа или отца. Даже на прием к врачу она обычно приходит с мужем или братом, и тот за больную излагает ее жалобы. Предстоит упорная борьба за искоренение религиозных предрассудков и отсталых обычаев.
Дорога женщин к признанию их прав в условиях такой страны, как Йемен, нелегка. Впервые йеменки вступили в борьбу в 1960 году, когда отделение Всемирной организации здравоохранения в Сане объявило о наборе на курсы медицинских сестер. Когда по окончании курсов первые йеменки приступили к работе в санской больнице, началась злобная кампания Фравли смелых женщин. Они считались отвергнутыми обществом, с ними не только не здоровались, но встречали всюду бранью и оскорблениями. Однако первые медицинские сестры были тверды и мужественны. Их выдержка принесла им победу и увеличила число их последовательниц.
Крупнейшим событием в культурной жизни страны явилось открытие женских школ. В Ходейде мне довелось побывать на уроках в нескольких школах, в том числе и в начальной школе для девочек первой в Йемене. Школа расположена во флигеле одного из бывших многочисленных дворцов королевской семьи. В ней всего три класса и 135 учащихся от 6 до 14 лет. Школе не хватает мебели, учебников. Преподавание ведут три учительницы. Одна из них (директор школы) педагогическое образование получила в эмиграции. Ей всего 24 года. Когда она рассказывает о будущем школы, глаза ее загораются решимостью и в голосе звучит уверенность в том, что ее поколение приложит все усилия для расцвета культуры своего народа. Две другие учительницы еще моложе своего директора. Они не имеют специального образования. Одна из них дома от брата научилась арифметике и теперь передает свои знания, приобретенные таким своеобразным путем, юным гражданкам молодой республики. Вторая учительница преподает Коран.
Когда мы в сопровождении чиновника министерства просвещения ЙАР входим в очередной класс, по рядам проносится возглас смущенного удивления. Девочек вначале стесняет присутствие незнакомых мужчин. Большинство из них еще и теперь, выходя из дому, прячут лицо под чадрой. Даже учительница, увидев нас, в первый момент стремится закрыть лицо шалью. Понятно, почему нам не рекомендовали брать с собой фотоаппараты. Но мы не удивляемся. Ведь в монархическом Йемене женщина вообще не считалась человеком и с ней обращались как с вещью.
Но вот, преодолев смущение, первая девочка поднимает вверх указательный палец, в знак того, что она хочет ответить на вопрос учительницы. За пей следуют другие. На лицах детей появляются улыбки. Мы стали друзьями.
Суровый обычай страны запрещал йеменцам называть по имени малознакомую женщину. Однако имя девушки фельдшера из Ходейды — Садыки бинт Мухаммед Баракат — узнала вся страна. О ней услышали и во многих других странах, в том числе и в Советском Союзе.