Братско-семейная община, обеспечивая себя всем необходимым для жизни, существовала экономически самостоятельно, независимо от других таких же коллективов. Но все было хорошо до тех пор, пока численность общины более или менее соответствовала освоенным ею угодьям, т. е. пока на всех хватало добытой рыбы, дичи, зверя. Время шло, рождались и вырастали дети, женились сыновья, и оказывалось, что ресурсов территорий, освоенных общиной, уже недостаточно для того, чтобы прокормить и одеть всех общин-пиков. Расширять промысловую зону можно было только до известных пределов — чрезмерная удаленность и разбросанность угодий создавала почти непреодолимые трудности. Единственным и естественным выходом оказывалось деление общины на более мелкие группы — отселение и освоение новых территории. Как происходил такой раздел?
Мы располагаем данными об этом для XVIII–XIX веков, когда братская семья являлась уже исчезающей формой семейной общины. Эти материалы можно извлечь из «Исповедных росписей» православных церквей, находившихся в волостях, где основное население состояло из коренных жителей Сибири. «Исповедные росписи», в которых фиксировалось все наличное православное население волостей и делались отметки о выполнении каждым жителем церковных обрядов, являлись своеобразными посемейными списками. Поскольку большая часть аборигенов Сибири формально считалась «обращенной в веру Христову», то и о них вдет речь в этих документах.
Для определения принципа деления братской семьи любопытно выяснить, что происходит с ней через 20–25 лет, т. е. провести через поколенное сравнение. Возьмем для примера семью селькупов Агачевых:
1800 год.
Петр Иванов Агачев — 55 лет, братья его: Ефим — 51 год, Михайло — 48 лет, Макарий — 46 лет, Петрова жена, Гликерия Иванова — 56 лет, дети их: Григорий — 32 года, Ипат — 28 лет. Трофим — 26 лет, Мария — 24 года, Ирина — 10 лет; Ефимова жена, Матрена Тимофеева — 53 года, дети их: Николай 27 лет, Александр — 23 года, Ирина — 16 лет; Михайлова жена, Федосья Григорьева — 43 года, дети их: Данило — 20 лет, Семей — 18 лет, Макарова жена, Евдокия Алексеева — 25 лет.
1820 год.
Григорий Петров Агачев — 53 года, жена его, Сиклетинья Захарова — 35 лет, дети их: Диомид — 9 лет, Дарья — 3 года, братья его; Ипатий — 48 лет; Трофим — 46 лет; сестра Марья — 43 года; Ипатиева подворница девка Татьяна Иванова Полина — 35 лет, Трофимова жена, Марфа Наумова — 31 год, дети их: Николай — 19 лет, Александр — 8 лет, Петр — 3 года; Марьины дети: Ефим — 8 лет, Варвара — 1 год.
Николай Ефимов Агачев — 46 лет, брат его, Александр — 43 года, Паколаева жена, Соломонида Пудова — 35 лет, дочь их Улита — 15 лет; Александрова жена, Марфа Ефремова — 49 лет, дети их: Петр — 11 лет, Агриппина — 17 лет; мать их (Николая и Александра) Матрена Тимофеева — 73 года, тетка их, вдова Евдокия Алексеевна — 45 лет, дочь ее Агафья — 19 лет.
Данил Михаилов Агачев — 39 лет, брат его Семен — 38 лет, Данилова жена, Евдокия Арсеньева — 32 года, дети их: Петр — 12 лет, Ефим — 10 лет, Трифон — 8 лет, Ирина — 3 года; Семенова жена, Марфа Гаврилова — 31 год, дочь их Анна — 2 года, мать их, вдова Федосья Григорьева — 63 года.
Как видим, в 1800 году семью Агачевых составляли братья Петр, Ефим, Михайло и Макарий с женами, детьми и внуками. Через 20 лет, когда уже не было в живых братьев-хозяев старшего поколения, эта разросшаяся братско-семейная община разделилась на три. Каждая из дочерних семей возглавляется братьями (в данном случае каждую из семей возглавляют родные братья). Это, в свою очередь, является залогом того, что в следующем поколении семьи будут состоять не только из родных, но и из двоюродных братьев и т. д.
Нетрудно увидеть, что для всех трех семей (1820 г.) характерна структура, присущая исходной братской семье (1800 г.). Таким образом, эта форма семейной организации сохранялась и после раздела, то есть она передавалась от одного поколения к другому. Значит, структура семейно-трудовых коллективов была стабильной. И именно эта стабильность братско-семейной общины реально гарантировала существование человека — он не мог остаться один.
Все сказанное о братской семье (братско-семейной общине) изучалось на селькупском материале. Однако данные по другим таежным народам Западной Сибири (хантам и манси) свидетельствуют о том, что и для них были характерны семейная организация того же типа и тот же характер расселения.
Академик П. С. Паллас даже в XVIII веке отмечал у манси тенденцию «рассеиваться, сколько можно одна семья от другой, и не жить деревнями, ибо в таковом случае не было бы для их прокормления довольно пищи»[9]. Характеризуя же мансийские семьи, другой путешественник того времени академик II. Лепехин называл их «сродными». Каждое селение состояло, как правило, из одной такой «сродной» семьи. С. В. Бахрушин приводит данные, согласно которым в 1600-01 годах мансийский «юрт» (селение) Ямашев состоял из Байгилдея Ямашева, трех его братьев и еще одного манси (учитывалось только мужское население), в 1607 году в «юрт» Бурундука Авина «входят он сам, три его брата, два племянника и, кроме того, два мансийца»[10]. В 1625-26 годах Подгородный юрт на реке Ляле составляли «Пангибало Шувалов, его сын Алтыбайко и брат Тоинт; кроме них три брата Пергеевых и два человека» (их родственные отношения к другим жителям селения трудно определимы), а Лозьвинскую «волость» в 30-х годах XVIII века составляли Квастанко Чакин, Пыеско Фетков и их «братья и родимцы».
Проживание в одном селении-семье наряду с «родимцами» и не родственников кажется удивительным лишь на первый взгляд. Реальная жизнь всегда изобилует сложностями и нестандартными ситуациями. Голодовки, несчастные случаи на реке и в тайге, стычки с соседями могли приводить к тому, что от былой семьи оставались в живых два-три, а то и один человек. В этих случаях единственная возможность выжить состояла в том, чтобы «прибиться» к другой семье в качестве более или менее равноправного ее члена. С другой стороны, если семья в силу тех или иных причин значительно сокращалась (что затруднило ее хозяйственную деятельность), она охотно принимала к себе и людей со стороны. Наконец, «не опознанные» в родственном плане могли оказаться подворниками, холопами, захребетниками — неполноправными, несостоятельными, зависимыми людьми.
В материалах XVII века имеются сведения и о таких семьях, структура которых трудно соотносится с братско-семейной общиной. Но на то и XVII век — время уже начавшегося процесса распада братской семьи как формы семейной организации.
Для братско-семейной общины, о которой шла речь, естественным было переселение жены после заключения брака к мужу. Такой брак в этнографии называется вирилокальным (от латинского: вир — муж, локус — место). Есть, однако, данные, позволяющие думать, что вирилокальность предшествовала авункулокальности брака. То есть жена переселялась к мужу, но подросшие дети возвращались в прежнюю семью (группу) матери, где проживали их дядья — братья матери. Именно они в такой ситуации являлись воспитателями подрастающего поколения, именно им коллективно наследовали их племянники — сыновья их сестер. Иными словами, кровное родство по материнской линии оказывалось наиболее важным, значимым для человека.
Возникновение таких отношений изначально связано с ранним периодом и развитии общества и его семейной организации, когда брачный союз мужчины и женщины был еще очень непрочен. Индивидуальные, так называемые парные, семьи легко возникали и столь же легко и быстро могли распадаться. У женщины, совершенно естественно, было немало партнеров-«мужей», поэтому выявление конкретного отцовства не имело смысла. Безусловно определимой была принадлежность к группе людей, явно связанных узами кровного родства. Ими являлись мать (и ее сестры), а по мужской линии — единокровные братья матери (любых степеней родства, но тоже, в свою очередь, по материнской линии).
9