Она отдаленно слышала, как Нещ и Тандри разговаривали, когда повозка с грохотом ехала по булыжной мостовой. Запах сгоревшей лавки немного отступил, но так и не исчез полностью — сама Вив воняла им. Ветер, рожденный их движением, сдувал с нее пепел, который поднимался вверх как летящий снег.
Наконец повозка остановилась, кто-то повел ее вверх по лестнице, а затем она оказалась в комнате Тандри. Суккуб усадила ее на деревянный стул, который заскрипел под ее весом. Затем Тандри исчезла и быстро вернулась с мокрым полотенцем. Она терла Вив так осторожно, как только могла, хотя ворс ткани был похож на наждачную бумагу в тех местах, где она обожглась, а это было почти везде.
После этого Тандри удалось ее раздеть и переодеть в чистую одежду, которую предоставил Лак, а затем она уложила ее на единственную кровать в комнате.
Вив сопротивлялась тому, чтобы закрыть глаза, сопротивлялась тому, чтобы потерять сознание, но когда она моргнула в следующий раз, то провалилась в темноту без сновидений.
Когда Вив медленно проснулась, она почувствовала себя более уверенной в своем собственном теле, но ее уныние удвоилось. Глаза распахнулись, и одеяло на кровати Тандри заскрежетало по ее коже, причиняя боль обожженным местам. Она снова закрыла глаза, страстно желая забыться сном, но тот ускользнул от нее.
— Ты проснулась, — сказала Тандри.
Вив повернула голову, и мышцы на ее шее заныли. Все ее тело болело. Ее ступни раскалились от боли.
Тандри сидела в кресле, натянув одеяло до подбородка. Синяки под глазами, волосы опалены. Дорожки слез все еще были отчетливы видны на ее перепачканных щеках.
Комнату наполнил запах огня. Они обе все еще пахли им.
— Да, — прошептала Вив. Она не думала, что сможет справиться с чем-то большим. Она осознала, насколько сильно у нее пересохло в горле, и это было нечто осязаемое. Ей нужна вода.
Тандри, казалось, почувствовала это. Она встала, завернулась в одеяло, подошла к туалетному столику и принесла полный кувшин.
Вив удалось приподняться и жадно выпить все, несколькими огромными глотками.
— Спасибо, — сказала она, даже не потрудившись вытереть влагу с подбородка. И почувствовала ледяное облегчение на своей чувствительной коже. И добавила, потому что чувствовала, что это нужно сказать: — Извини.
— За что? — Тандри устало нахмурилась, глядя на нее. — За то, что спасла меня из огня? Того, в предотвращении которого я так сильно помогла?
— Я думаю, нам обеим следует поблагодарить кошку.
Тандри беззвучно усмехнулась, хотя, похоже, ей было больно смеяться.
— Я должна вернуться, — сказала Вив.
— Сейчас? Почему? Что бы это ни было, оно сохранится. Там нечего восстанавливать.
— Просто есть еще кое-что, что я должна увидеть.
Тандри поглядела на нее, затем вздохнула и пожала плечами:
— Тогда пойдем.
— Тебе нужно поспать. Я заняла твою постель.
— Я все равно не смогла бы заснуть, не зная, где ты, — ответила Тандри. — Но я еще высплюсь, я полагаю.
Вив застонала, выпрямившись во весь рост, заставила себя подняться на ноги, а затем нашла и сунула ноги в матерчатые туфли, которые подарила Мадригал. Она зашипела сквозь зубы, когда ее подошвы запротестовали, но она овладела собой.
Выйдя из комнаты Тандри, она увидела, что день клонится к закату. Она, должно быть, проспала семь или восемь часов.
Обратный путь в лавку был очень медленным, и она ступала осторожно. Боль, от которой она отмахнулась несколько часов назад, стала настойчивой и острой. Она вспомнила слова Тандри, сказанные всего день назад: боль, которую игнорировали, усиливалась по возвращении.
Абсолютное опустошение.
В течение дня жар значительно спал, хотя по-прежнему было неприятно тепло. Стен не осталось. Холмы пепла, обломки сгоревших балок и обвалившийся камень отмечали периметр, а осевшие груды серого и черного напоминали размытую карту того, что когда-то было интерьером.
Вив оставила Тандри на улице и вошла внутрь, тщательно выбирая шаги. Она прошла за то место, где когда-то стояла стойка, и окинула взглядом находившиеся там обломки.
Наконец она ее нашла. Вив осторожно протянула руку, опасаясь возможного перегрева, но Чернокровь оказалось прохладнее, чем она ожидала.
Она вытащила меч из кучи, и черный песок осыпался с искореженного, измученного клинка. Кожа, которой была обтянута рукоятка, конечно же, сгорела дотла. Поперечина была изогнута и оплавлена, лезвие искривлено, и перламутровый блеск растекался по нему, как по маслу. Трещина пробежала с одной стороны до самой рукоятки, сталь разрушилась от невероятного жара неестественного огня.