Распространению легенды о Гитлере-«революционере» способствуют и такие «труды», как книга М. Домаруса, содержащая обширные комментарии речей и публикаций фюрера в 1932–1945 гг. Особенно много внимания уделяет автор личности Гитлера, подчеркивая «динамичность» его натуры, «патриотизм» и «независимость». Под последним качеством Домарус понимает «свободу» фашистской верхушки от каких-либо связей с монополистическим капиталом. Механизм фашистского господства в фундаментальном по объему «труде» полностью искажается, и вся политика гитлеровской клики предстает перед читателем как «функция воли» нацистского вождя.
В унисон с западногерманскими реакционными историками выступают социологи и историки США и Англии. Автор книги «Коричневая революция. Социальная история третьей империи» американский историк Д. Шёнбаум утверждает, например, будто бы в фашизме всегда преобладали антикапиталистические «революционные» тенденции. В гитлеровской партии «были революционные элементы», подчеркивает и американец Д. Хогган. Английский автор Б. Гранцов в книге «Зеркало нацизма. Английское общественное мнение о возвышении Гитлера в 1929–1933. годах» объявляет Гитлера «пролетарским революционером», а его идеологию — «революционно-разрушительной».
Чувствуя слабость своей «аргументации» и пытаясь как-то обосновать мифические утверждения о «радикальных» или даже «революционных» тенденциях, которые будто бы имели место в фашистском режиме, буржуазные историки обычно ссылаются на тот период деятельности гитлеровской, партии, когда она еще находились в оппозиции.
В этом смысле характерно утверждение одного из реакционных социологов, в прошлом «теоретика» национал-социализма Армина Моллера о том, что нацизм вообще следует оценивать и рассматривать «не от Аушвица, не с конца его существования, а с самого начала его возникновения», когда он якобы содержал революционные, радикальные черты.
Буржуазная историография тщательнейшим образом препарирует историю раннего национал-социализма в Германии, пытаясь во что бы то ни стало найти в ней аргументы для своих фальсификаторских измышлений.
В западногерманской историографии, например, отчетливо прослеживается тенденция представить фашистское движение начала 20-х годов как весьма пестрое по своей социальной сущности явление, включавшее в себя «революционные» и «леворадикальные» течения. Поэтому нацизм-де 20-х годов резко отличается от периода после 1933 г. своим «радикализмом» и «романтизмом».
В ряде работ, посвященных раннему национал-социализму, особое место занимает монография западногерманского историка Рейнгарда Кюнля, рассматривающая взаимоотношения между различными группировками в рядах гитлеровской партии. Как уровень исследования, так и разнообразная источниковедческая база этой работы делает ее заметным явлением в западногерманской историографии фашизма. Автор стоит на демократических позициях и оценивает национал-социализм как величайшее зло, содержащее даже в первые годы своего существования зародыш будущей катастрофы немецкого народа. Он отбрасывает тезис о единоличной виновности Гитлера в преступлениях нацизма. Однако отсутствие четкого представления о классовой сущности нацизма мешает Р. Кюнлю убедительно опровергнуть эту точку зрения.
Ошибочны и оценки классовой сущности НСДАП в целом и ее «левого» крыла в частности, которые приводит Р. Кюнль. «НСДАП, пишет он, по своим требованиям была рабочей (!) партией. Ее программа, идеология и агитация, однако, с начала несла на себе мелкобуржуазный отпечаток». В другом месте Р. Кюнль называет гитлеровскую партию «мелкобуржуазным движением возрождения». И хотя Р. Кюнль отнюдь не затушевывает антикоммунизма, антисоветизма, агрессивности «левых» нацистов и неоднократно подчеркивает демагогический характер их заявлений, его монография объективно все же дает известную почву для утверждений о «радикальном» и «революционном» характере нацизма на раннем этапе его развития.
Конечно, даже реакционные буржуазные историки, как правило, не рискуют в наши дни открыто называть прогрессом чудовищные преступления фашизма перед миром и человечеством. Оправдывать и прославлять гитлеровский террор, зверства Освенцима и Бухенвальда, злодейский «новый порядок» отваживаются лишь немногочисленные неонацистские историки. Поэтому-то поиски «прогрессивных тенденций» и «революционности» фашистского движения ведутся не в разбойничьей контрреволюционной практике гитлеровцев, а в политической программатике нацизма 20-х годов, нередко именуемого «романтическим национал-социализмом». Аргументами, «доказывающими» «радикализм» гитлеровцев, служат при этом ссылки на их многочисленные демагогические заявления, рассчитанные на привлечение в ряды фашистского движения средних слоев населения и определенной части трудящихся. Буржуазные историки, ссылающиеся на документы и лозунги гитлеровцев, как правило, пытаются выдать их за чистую монету и преднамеренно абстрагируются от того, что нацистская программа, являясь своеобразной формой идеологии монополистического капитала, имела в то же время определенную специфику, так как предназначала свое содержание для другого класса, т. е. для объекта эксплуатации и подавления, и была по существу лишь суррогатом идеологии для тех, кого требовалось подчинить империалистическим интересам.