Добравшись до одного из поворотов тропинки, – до того места, откуда открывается вид на монастырь в Арансасу, – я с удивлением заметил, что тени, которые прошли передо мной, теперь заняли вершины остроконечных утесов, со всех сторон окружающих здание монастыря. Белые мантии и богатые долматики, в которые были облачены одни, блестящие латы и кольчуги, которыми были покрыты другие, ниспадающие одеяния женщин и детей – все это придавало многочисленному собранию, которое, овладев горными вершинами, застыло в оцепенении, фантастический вид, неподдающийся описанию. Я стоял там и наблюдал это странное зрелище. Ничто не нарушало спокойствия природы, тени оставались по-прежнему неподвижны.
Вдруг тот, кто стоял на скале, носившей название «прыжок дьявола», поднял руку и тихая мелодия наполнила пространство.
Все призраки опустились на колени. Передо мной развернулась новая сена. Декорацией был суровый пейзаж; музыканты и певцы оставались невидимы, аудитория же состояла из теней наших почтенных предков. Музыка, доносившаяся до моих ушей, была торжественна и вместе с тем мелодична. Поток благозвучий, отраженный скалами, повторяющийся далеким эхом, не был похож на тот, который можно услышать в церквях. Это была странная гармония, необыкновенная музыка, исполняемая на никому неизвестных инструментах и выводимая голосами, которыми не смог бы петь никто из людей.
Слышались бросавшие в дрожь причитания, глубоко проникающие в душу стенания, разрывающие сердце вздохи; а затем последовали нежные напевы, мелодичные гимны, которые, несомненно, были призваны успокоить дух благочестивых. Все это связанное вместе, соединенное, переплетенное одно с другим в гармонию, словно огромное концертное произведение, сопровождалось громким, энергичным звуком инструментов, хотя порой музыка переходила в тихие переливы и становилась сладкозвучной и сентиментальной.
Даже эоловы арфы северных стран, сопровождавшие песнопения Оссиана, не обладали той силой очарования, какую несли в себе те чудесные звуки, которым я с восторгом внимал. В то мгновение, когда луна начала скрываться за вершиной Айскорри, и когда, одновременно с этим, стали исчезать тени древних гипускоанцев, – мелодии, восхитившие мою душу, начали терять силу. И эти звуки постепенно затихали, пока луна полностью не скрылась, и фантастические тени не исчезли, и музыка не замерла в протяжном, сладкозвучном аккорде.
Но вдруг чудесная картина переменилась – свет превратился во тьму, а вместо мелодий послышались пронзительные крики ночных птиц. И в то же мгновение я почувствовал, как ледяные руки легли на мою голову. Я в ужасе поднял глаза и увидел воина-пророка Лару, баскского барда, который смотрел на меня печальным взглядом. Слабо светящийся нимб окружал его голову, покрытую венков из тисовых листьев. Поверх его туники из тончайшей белой шерсти сиял великолепный далматик – символ власти. В левой руке он держал струнный инструмент неизвестного мне происхождения. Грустная улыбка замерла на бледных устах барда. Он некоторое время тихо смотрел на меня, а потом сказал ласковым голосом:
– Садись и слушай, сын мой.
Я машинально повиновался, и едва я сел, как худые пальцы пророка принялись перебирать струны необычного инструмента, производя жалобные звуки, похожие на стон умирающего ребенка. Потом, устремив взгляд к небесам, он начал издавать из уст шепот, который сперва был неразборчив, но затем стал понятен моему внимательному уху.
– Время летит, потоки несутся, речная вода струится, увлекаемая течением, – сказал пророк.
Слушая это иносказательное и незамысловатое вступление, я представил, или даже почувствовал, в тени барда образ Айтора, – старейшего из старцев, патриарха, отца индо-атлантической расы, первейшего и совершеннейшего из басков.
– Люди моей расы, – продолжал бард, – заселили Испанию, покрытую дикой растительностью, и очистили эту девичью землю от сорных растений при помощи огня. Огромные языки пламени отражались во льдах Севера, а широкие столбы дыма заслоняли чистое небо над берегами Ганга.
Тогда мы были счастливы и свободны.
* * * * * *
– Бесчисленные полчища чужого народа, привлеченные золотом, которое мы презирали, наводнили Испанию. Из-за этих алчных торговцев мы покинули долины и удалились в горы, чтобы соблюдать наши чистые и святые обычаи.
Тогда мы были еще счастливы и свободны.
* * * * * *
– Прибывают сыны Ромула; хозяева мира вторгаются в наши долины. Баскские вожди поднимаются на горные вершины, и их громкий боевой клич «ирринси» перемещает воды Тибра, который, – чтобы укрыть свое замешательство, – находит прибежище в Бетике.