нили старожилы, что на Студеном посаде старик Хо-
лодай-Голодай живет, тот самый, что, бывало, с
царем на оленей хаживал. Разыскали старика и за
Волгу охотой промышлять послали. Давали было ему
охочих людей в помощники, но Голодай от них от-
казался :
— Старых дружков да лесовиков-охотников позо-
ву, а ваше дело добычу к месту прибирать!
До конца зимы Голодай с товарищами сохатых да
оленей добывали. Нижегородцы для своего ополче-
ния дичины впрок запасли и перед трудным походом
ополченцев свежинкой кормили, чтобы все воины си-
лы набрались. По весне, перед выходом ополчения из
кремля, вернулся из-за Волги сам Холодай-Голодай,
а с ним за полсотни охотников разных племен, с ро-
гатинами, копьями да пищалями. Только что отгуде-
ли колокола, народ Михаилу-архангелу помолился,
русского воинства покровителю, и все войско опол-
ченное, готовое к походу, под хоругвями нижегород-
скими стояло.
К©гда подвел старый Голодай свой отряд к вое-
водам, тот, которого народ запросто Минычем звал,
спросил старика:
— Ну как, дед Голодай, сам свое войско на ляхов
поведешь или под мое начало отдашь?
— Не будет худа, коли и сам пойду! — ответил
старик. Потом глянул на хоругви ополчения нижего-
родского со крестом и оленем яростным и такое ска-
зал:
— Нашему-то олешку да ярославского медвежка
на помогу бы позвать!..
Сразу смекнули воеводы ополченские, на что ста-
рый Голодай намекает, посоветовались между собой и
порешили не прямо на Москву идти, а через Ярос-
лавль, город под медведем. И не напрасно они так на-
думали. Ярославцы да костромичи изрядно помогли
нижегородцам, ратной силы в ополчении прибави-
лось. Тогда и на вражьих ляхов двинулись.
Дело в конце лета было, когда все олени, и соха-
тые и рогатые, силы набрались и рога вырастили, без
устали по лесам ходили, землю копали и ярились,
врага на бой поджидая. Пока войско до Москвы до-
биралось, Холодай-Голодай со своей ватагой не пло-
шали, попутно яростных оленей добывали и той све-
жинкой всех воинов кормили. С мяса лосиного да
оленьего силы и храбрости у воинов въявь прибави-
лось, и под Москвой с ляхами-захватчиками они ско-
ро расправились.
А дикий олень на хоругвях и стягах войска ниже-
городского, гордый своей породой, в благородной яро-
сти угрожал и копытом и рогами, радуясь победной
битве над врагом-супостатом.
В каком-то году царю
всея Руси Алексею Михайлову понадобилось церков-
ные книги и обряды пересмотреть, чтобы у народов
православной веры в церковных порядках разнобоя не
было. Вот и взялись за это дело церковники под на-
чалом двух главных попов — Никона и Аввакума.
Поначалу все попы заодно старались. Правда, часто
они спорили, например о том, какой кашей ангелы
в раю праведников кормят, на каких углях черти в
аду грешников поджаривают — на сосновых или бе-
резовых, какой распорядок дня в раю и какой в аду.
И много у них было других, не менее важных спор-
ных вопросов. Пока спорили, Никон-поп не плошал,
монастыри со всем добром к своим рукам прибирал, на
божьем деле богател и все больше зазнавался. А что-
бы царя Алексея на своей стороне держать, Никон
всячески его задабривал. Скоро понял протопоп Ав-
вакум, что надо не книги да порядки, но и самих цер-
ковников заново переделывать.
И начался между Аввакумом и Никоном вели-
кий и жестокий спор. «Надо не книги да обряды по-
правлять, а унять распутство да корысть бояр и цер-
ковников, чтобы не столь жестоко народ угнетали, лю-
дей бы в железы не ковали и в ямы не бросали». Так
протопоп Аввакум говорил. И доспорились главные
попы до того, что протопоп всю церковь православ-
ную разбойничьим вертепом обозвал, трехперстное
крещение — кукишем, Никоново благословение —
каракулей, а самого Никона — царским ярыжкой и
блюдолизом. Никон же обругал Аввакума еретиком,
бунтовщиком и слугой антихриста.
С того дня и стали они врагами на всю жизнь, до
самой смерти.
А нижегородец Аввакум и вправду не столько по-
м был, сколько бунтовщиком и мятежником. Ему
бы не в церкви протопопом служить, а у Степана Ра-
зина в помощниках. Тут Аввакум Петров оплошку
дал, не додумался. Сам царь Алексей его побаивал-
ся, но был на стороне Никона, сделал того патриар-
хом Руси и во всех церковных делах ему помогал. А
протопопа Аввакума не любил за прямоту и стропти-
вость.
Незадолго до того, как по велению царя в Сибирь
угодить, довелось протопопу Аввакуму в царские па-
латы по святым делам зайти. В тот час царь Алексей
с молодой царицей и царятами за трапезой сидели и
сладкие пряники с начинкой ели. Самодержец в доб-
ром духе был и сказал Аввакуму: «Вот ты все на
Никона наскакиваешь, еретиком и всяко бранишь. А
попробуй — каких пряников он к нашему столу из
Вязьмы привозит!» И с теми словами царь один пря-
ник протопопу подал. Впору сказать, что вяземские
хлебопеки тогда по пряничной части большие мастаки
были, пряники пекли отличные. Откусил Аввакум
от пряника уголок, пожевал-пожевал да и сказал сер-
дито: «Ремень!» Удивился царь, спрашивает: «Что
такое ты молвил?» — «Говорю — ремень, сыромяти-
на! Таким пряником только зубы да брюхо портить.
Попробовал бы ты, царь-государь, пряники, какие од-
на баба-просвирня в Заволжье, бывало, пекла, — не
захотел бы эту глину вяземскую в рот брать!»
Когда ушел Аввакум из царских палат, царица с
царятами просить стали царя, чтобы послал он этого
сердитого попа к заволжской просвирне за пряника-
ми. Но царь шибко расстроен был и о пряниках го-
ворить и слушать не стал. А протопоп Аввакум, до-
мой идучи, таково думал: «Хитрец Никон простачка
царя пряниками задабривает. Хоть пряником, но дой-
му, досягу пса Никона!»
Пономарь Ерофеич, Заноза по прозвищу, с прото-
попом Аввакумом издавна друзьями были. Из Юрь-
евца их в одно лето выгнали: протопопа за нетерпи-
мость к слабостям боярским, а пономаря за питие
хмельного, за песни окаянные да безбожные. Когда
Аввакум на Москве протопопить стал, своего дружка
Ерофеича в беде не забыл и в одну церковь звонарем
посадил, а пономариху просвирней в той же церкви
поставил. Теперь Ерофеич в церковной избушке жил,
когда надо — в колокола лихо названивал, а его
старуха, Ерофеиха, просвиры для богомольцев пекла.
Да жила с ними приемная дочка Дарья — ее все Дань-
кой звали, — сирота девчоночка из дальней лесной
деревни.
Печка в избушке была такая большая да такая
жаркая и умелая, что часом по сотне просвир-колобу-
шек выпекала. Пономарь-звонарь свои гроши с друж-
ками пропивал да прогуливал, зато и было у него в
Городце сто друзей. А сто друзей бывают дороже ста
рублей. Чтобы как-то прокормиться, старуха Ерофеи-
ха к базарным дням корзину пряников выпекала и с
Данькой на базар отсылала. Пряники были хороши,
да и торговка им под стать, девчонка бедовая, с пес-
нями пряниками торговала: «Ой, пряники медовые,
мягкие, фунтовые! То и малым ребятишкам, то и ста-
рым старикам! Сами печем, отдаем нипочем — с пы-
лу, с жару, алтын за пару!» Как споет Данька свою
песенку, кому надо улыбнется да глазком подмиг-
нет — часом расхватывались пряники!
Как-то нежданно-негаданно к Городецкому звона-
рю знатный гость — протопоп Аввакум нагрянул. И не
знали Ерофеичевы, где гостя посадить, чем напоить,