что хозяйка Дикой реки не оставит нас. И кажется
мне, что я не смогу быть хитрее. Припаси сухарей,
скоро я пойду на промысел.
В одну месячную ночь, пока Чур спал перед по-
ходом, Кокшага заботливо уложила в заплечный ме-
шок сухари, легкую, но теплую зимнюю одежду, а в
кожаную сумку, которую сын носил на ремне через
плечо, положила топорик, разные мелкие охотничьи
снасти и запасное огниво. В то утро Чур проснулся
рано и, пока спали сестры, собрался в дорогу. За по-
рогом избы ждала Кокшага. На прощанье она вновь
пошептала над мешочком с медвежьим клыком и
скребком, призывая всех добрых духов и днем и но-
чью безотказно служить ее сыну.
Знакомыми тропинками с луком и колчаном за
спиной, с копьем-рогатиной в правой руке Чур спе-
шил на промысел к Дикой реке. И все деревья под
утренним ветром кланялись ему вершинами. Чуткий
Уголек бежал впереди, загоняя на деревья тяжелых
взматеревших птиц и проворных зверьков с пушис-
тым хвостом и кисточками на ушах. Старые белки
были уже одеты по-зимнему, а молодые только нача-
ли голубеть со спины. Рыжими бочками, как огонь-
ками, мелькали они по деревьям и дразнили охотни-
ка урчаньем и цоканьем: чур-р-р, чур-р-р, чка, чка,
чка! Наклевашись спелых желудей, хрипели наряд-
ные сойки, синицы пинькали и тенькали на все лады,
приветливо и смело: пинь, пинь, тарарах! пинь, пинь,
татарах! И радостно было Чуру забираться все даль-
ше в лесную нехоженую глухомань, слушая редкие
голоса осеннего леса.
На другой день он добрался до земляного жилья в
крутом берегу Дикой реки. Сухой сентябрьский вете-
рок, забираясь в дверь и вылетая в трубу очага, хо-
рошо просушил землянку. Стены и потолок стали
светлее, стойки и подпорки высохли, а трава и дре-
весные ветки на лежанке источали нежный запах
увядания и прошедшего лета. В тот вечер ветер дул
с верховья реки, а закат был бледный и зеленоватый.
Приметы обещали холода, поэтому Чур развел в оча-
ге жаркий огонь, чтобы прогреть землянку, и, когда
дрова прогорели, заснул без заботы.
Первые три дня Чур ходил по своим охотничьим
владениям, проверяя исправность западней и само-
стрелов на пушных зверей и настораживая силки на
боровую дичь. И каждый вечер, возвратившись в зем-
лянку, разводил в очаге огонь, чтобы в жилье было
тепло и сухо. После крепких ночных заморозков и
ледяных закраин на реке нашла полоса тихой пас-
мурной погоды с утренними густыми туманами. Од-
ним таким утром Чура поманило вдруг пойти вверх
по Дикой реке, пройти по нехоженым ее берегам и
урочищам, узнать и увидеть новое. Он взял с собой
только оружие да кожаную сумку и пошел вверх по
реке с верным псом впереди.
Чур шел без отдыха целый день, ночевал у костра
и опять шел и шел под пасмурным осенним небом.
А Дикая река в награду ему каждый час открывала
новые нехоженые урочища, крутояры, излучины, ус-
тья малых речек, песчаные отмели и глинистые об-
рывы. Только следы диких зверей и птиц радовали
его до той поры, как на речном песке приметил след
человека. Еще в детстве от матери Чур слышал, что
в далеких верховьях Дикой реки живут люди иного
племени, совсем другие по росту, по речи и по обы-
чаям. Приглядываясь к следам, он приметил, что
походка была мелкая, а следок небольшой, короткий*
«Это девушка!» — подумал Чур и пошел ее следом.
Сметливый пес, по знаку хозяина, послушно пошел
сзади.
Влажный мох хорошо сохранял следы, отдельные
примятые моховинки нехотя выпрямлялись, как жи-
вые. И вот среди моховых кочек, усыпанных спелы-
ми ягодами, Чур увидел ее, ягодницу. Он знал, как
приятно поесть таких ягод зимним вечером после
ужина. Мать Кокшага и все женщины его племени
тоже запасали эти ягоды на зиму еще потому, что они
помогают от угара, а если поесть их с горячим ме-
дом, то вылечивают от простуды и кашля.
Чур подкрался к девушке совсем неслышно. Стоя
в трех шагах за ее спиной, он видел, как проворно
работала она обеими руками, наполняя берестяную
набирушку спелыми темно-красными ягодами, а по-
одаль стоял уже полный лубяной кузов. Чтобы не ис-
пугать девушку, Чур осторожно, чуть-чуть тронул ее
плечо рукояткой копья. Она обернулась, удивилась,,
но не заголосила на весь лес от страха, а зачуралась
негромко, как от лешего, духа лесного:
— Ох, чур меня, чур меня!
И сидела на холмике, не сводя с пришельца боль-
ших синих глаз.
А Чур не поверил своим ушам. Не почудилось ли
ему, что девушка дважды назвала его по имени? Это
было неожиданным и непонятным.
— Да, я охотник Чур, сын Черкана и Кокшаги.
А ты чья? Ты Рутка?
Ягодница глядела на него по-прежнему со стра-
хом, повторяя вполголоса:
— Ой, чур меня, чур меня!
С минуту Чур стоял в раздумье, потом не торо-
пясь достал из сумки овсяный колобок и осторожно
бросил на колени девушке. А овсяный колобок, испе-
ченный женщиной, это уже не шиш болотный, не ле-
ший, не дух лесной. С незапамятных времен он —
верный спутник человека в близких и дальних похо-
дах, на работе, на промысле. Этот пресный круглый
хлебец до надобности держали под одеждой, возле
бока. Коло бока, как говорили в старину. Исподло-
бья взглянув на Чура, девушка бережно взяла коло-
бок. Он был еще совсем мягкий, этот колобок, от него
шел чудесный и родной запах липового меда, хмеля
и пихтовых веток, которыми Кокшага подметала го-
рячий под печки перед тем, как посовать туда колоб-
ки. Снова глянула на Чура. «Нет, это не оборотень,
не шиш лесной и совсем не леший, а человек, только
не нашего роду-племени!» А он, этот лесной дух, не
глядя на девушку, начал быстро-быстро собирать с
моховых кочек темно-красные ягоды и полными при-
горшнями ссыпать в набирушку. Очень скоро он на-
брал ее дополна, поставил к ногам ягодницы и по-
махал рукой в сторону реки.
— Домой пора, пойдем вместе!
Не понимая речи, девушка сообразила, о чем го-
ворит этот простодушный парень, уже вскинувший на
свои плечи тяжелый кузов с ягодами. Ей оставалось,
только взять набирушку и идти следом за ним до ре-
ки. Когда вышли на берег, Чур обернулся, взглядом
спрашивая, куда идти. И она пошла передом вверх по
реке, по знакомой ей чуть приметной тропе. На ходу
она жевала овсяный колобок, изредка отламывая по^
кусочку для Уголька. Шли молча и быстро, и спелые
желуди, опавшие с пожелтевших дубов, хрустели под
их ногами.
Потом на солнечном крутояре присели отдохнуть-
Она смотрела теперь на Чура совсем без страха, огля-
дывала с любопытством с ног до головы. А колобок
с запахом пихты оказался таким вкусным и сытным,,
какие в ее доме пекли только по праздникам. Девуш-
ка погладила рукой Уголька, а Чур, показывая на
нее пальцем, спросил:
— Ты Рутка, да?
Но девушка, не зная его языка, не вдруг по-
няла, о чем ее спрашивают. Тогда он указал на
себя:
— Я — Чур, сын Черкана и Кокшаги. Я — ЧурГ
А ты Рутка?
И при последнем слове опять указал на нее ру-
кой. Теперь и она начинала понимать и тряхнула го-
ловой :
— Нет, я Устинья. Устя, Устя!
Тут широко улыбнулся Чур:
— Так ты Устя? Устя — это хорошо! А я Чур!
Чур!
И каждый раз показывал себе на грудь. И она по-
няла, что Чур — это его имя. Имя не лесного бога,
которым она чуралась от злых шишей и леших, а вот
этого доброго увальня с черными глазами и бровями»
чуть скуластого и приземистого.