«От собольей душегреи сердце не добреет, от дорогой
шапки голова не умнеет!» Не потому ли простой на-
род никогда не шил и не носил одежки из горностая.
Зато любили наряжаться в горностаевы меха цари,
короли да герцоги, люди хитрые и безжалостные.
Полюбилась зверолову
Вихорьку остроглазая Марийка, дочка богатея Кун-
дыша. Ну и девка от парня не бегала, только отец
с матерью воли не давали. Этот скряга Кундыш все
меха у Вихорька скупал и втридорога на сторону про-
давал, а дочку за него не отдавал.
— И что ты, голь, к богатой пристаешь? Искал бы
ровню! Либо выкуп соболями приноси!
Позадумался Вихорек. Все его богатство было лук
да колчан, да три капкана, да зимница на речке Бо-
ровице в самой глуши соснового бора. Думай не ду-
май, а семью заводить когда-то надо. Семь недель
зверолов на промысле пропадал, у костра ночевал, к
холоду да голоду привыкал. И принес Кундышу связ-
ку соболей да куниц, выкуп за невесту Марийку.
— Вот это ладно! — сказал богатей. — Теперь
только норок на душегрею невесте добудь да новую
избу сруби — и живи себе, не мешаю!
Опять парень за затылок подержался, но без спо-
ра на промысел отправился. Невесте на душегрею но-
рок добывать. По речке Боровице на звериных тро-
пах-переходах порасставил капканы да самострелы-
черканы. Под берегами, пнями и корнями копьем
прощупывал, зверушку выживал и стрелой поражал.
И к середине зимы добыл норок далеко за дюжину.
И еще бы парень постарался, да следочков не стало.
Осталась одна зверушка, крупная, следистая, да та-
кая догадливая, что все капканы-черканы сторонкой
обходила, а от стрелы да копья зверолова по дну реч-
ки уходила и в неприметные норы пряталась. «Аи
умна зверушка! Видно, сама матка, так пусть жи-
вет!» Так надумал Вихорек и стал собираться домой,
в село.
Но утром, выйдя из зимницы за водой, он опять
увидел знакомый след матерой норки. Она наследила
за ночь и по Боровице, и по берегу, и вокруг зимни-
цы. Видно было, что она принюхивалась и разведы-
вала, словно пыталась попасть в избушку. «И что ей
тут понадобилось? — удивился Вихорек. — Вишь где
наследила — сама в капкан просится! Не деток ли
своих разыскивает!» И надумал остаться в зимнице
еще на ночь. А вечером взял и насторожил капкан
на лазу, где зверушка из речки на берег выходила и
с берега в речку уходила. Насторожил неприметно,
старательно, а в сумерки снежок повалил, густой, хло-
пьями и закрыл все следы и приметинки.
На ночь Вихорек в зимнице очажок затопил, по-
ужинал, на нары забрался и о своем задумался.
Свет из очага, играючи, по стенам разбегался и связ-
ку мехов освещал. «Ой, хороша выйдет Марийке ду-
шегрея! А как эта красотка ночью в капкан попадет,
так и на шапочку хватит. Крупная норка, чай, не
матка ли всем этим приходится?» С такими думками
он и заснул. Среди ночи проснулся, подкинул дров в
очажок и снова забрался на нары. Лежал да дремал,
а думка все та же: «Хорошо бы и эту поймать —
вот бы шапочка вышла Марийке!» Вдруг послыша-
лось, что в дверь кто-то царапнулся. Притаился зве-
ролов, лежит, еле дышит, не шелохнется. Вот приот-
крылась дверь и показалась головка звериная, потом
и вся зверушка вползла. В два прыжка норка выско-
чила на середину зимницы, заглянула под нары, по
углам, под скамью. Подняла головку, глянула на сте-
ну, вскарабкалась до связки мехов и с ласковым ур-
чанием начала тереться о каждую шкурку своей уса-
той мордочкой. Ласкалась и урчала, да нежно так,
словно песенку напевала.
— Гляди не порви! — крикнул тревожно Вихо-
рек.
— Не порву, это мои детки! — ответила зверуш-
ка.
Глаза ее разгорелись зелеными огоньками, урча-
ние стало яростным. Со связки мехов она прыгнула
зверолову на грудь и вцепилась когтями.
— За что ты погубил все мое племя?
Лицом он чувствовал ее горячее дыхание, острые
коготки все больнее и глубже вонзались в грудь, а
белые зубки грозились вцепиться в горло. Тут Вихо-
рек проснулся. Очажок потух и остыл, в зимнице
было темно, но сквозь оконце чуть пробивался рас-
свет. Он лежал и не мог больше заснуть. Диковин-
ный сон не уходил из головы, а грудь еще слышала
острые когти ночной гостьи. От дверей несло холо-
дом. Когда рассвело, он увидел, что дверь в зимницу
приоткрыта и сквозь щель надуло снегу. А по снегу
отпечатки звериных лапок в зимницу и обратно. Ви-
хорек заботливо оглядел и ощупал связку мехов, но
все шкурки были целы. Потом из избушки вышел и
по новому снегу спустился в овраг к ручью, где вче-
ра насторожил капкан. Но напрасно он разгребал
снег и прощупывал палочкой — капкана на месте не
было. Он нашел его на дне ручья. Дужки капкана
были плотно захлопнуты, а между ними один-
единственный палец зверушки с кривым острым ко-
готком.
«Вот тебе и шапка! — горестно подумал Вихо-
рек. — Отгрызла. Ну, теперь ее ни в какую ловушку
не заманить!»
Вот вернулся он в зимницу, меха в мешок сло-
жил, собрался, дверь избушки прихлопнул наплотно
и к своему селу направился. И в тот же вечер при-
нес богачу Кундышу последний выкуп за дочку. Дол-
го чесал в бороде скряга Кундыш, прежде чем вы-
молвить слово. Но пятиться ему уже было некуда, и
после кряхтенья да вздохов сказал, что невеста пар-
нем честно заработана.
Видно, большое везенье подоспело Вихорьку. И
года не прошло, а уж жили они с Марийкой в новой
избе на конце села у самого леса, а на сосновой сте-
не избы на видном месте висела норковая душегрея.
Только шапка так и гуляла по речке Боровице да по
диким звонким ручьям соснового бора. И радовались
старики Кундыш с Кундышихой тому, что дочка Ма-
рийка выскочила хоть и за бедного, зато доброго, ве-
зучего и умелого парня.
Вот как-то под осень, в самые грибы да ягоды,
сидели Вихорек с Марийкой на крылечке, солнышко
глазами за лес провожали, вечер встречали. Глядь,
по тропинке из леса, от речки Боровой, бабеночка
идет да бойко так головкой направо-налево поводит,
по сторонам поглядывает, словно любуется да удив-
ляется и дорогу примечает. Вот ближе да ближе. Оде-
та в бурую кацавеечку да платье домотканое, обута
в чувяки кожаные, а на голове ничего, только косы
уложены копеночкой. А на руке прутяная корзинка-
набирушечка. Вот подошла она к крыльцу и ноче-
вать просится. Марийка — отговориться бы:
— Село не мало, в любом доме пустят!
А Вихорек сжалился:
— Да жалко, что ли? Видишь, притомилась да
запылилась, что ей от избы к избе ходить!
— Да откуда ты и далеко ли? — это Марийка
не унимается.
— Из-за леса, с речки Керженки, из деревни Под-
бережинки, — отвечает бабеночка. — Вот переночую,
наберу чернички да побегу!
— Али у вас там черничка-ягода не выросла?
— Нет, милая, на цвету морозами сожгло.
— А звать-то тебя хоть как?
— Дарьей нарекали, да больше Диканькой кли-
чут.
Ну и пустила Марийка ночевать бабеночку, ужи-
ном почестила и спать мягко постелила. Утром прос-
нулась хозяйка, в горницу заглянула, а гостья-бабе-
ночка ее душегрейку на стене ручкой гладит и что-то
тихо-тихо наговаривает, словно кошечка мурлычет.
Вот она обернулась, белыми зубками улыбнулась:
— Ах, хороша, добра у тебя душегрея, хозяюш-
ка! Все-то шкурки одна к одной!
— Муженек сам добывал! — похвалилась Ма-
рийка.