Не знали, что девушка любила. Любила простого деревенского пастуха, как казалось по его одежде.
Однажды дочь архонта пошла на могилу своей рабыни под скалой, в лесу.
Несчастная девушка, любимая прислужница ее, сорвалась со скалы и убилась. По обычаю ее там и похоронили, и по обычаю на могильной плите сделали углубление, чтобы собиралась роса и птицы, утолив жажду, порхали над нею и пели усопшей песню рая.
Дочь архонта пошла прикормить птиц и увидела у могильной плиты пастуха.
Юноша задумался: благородное лицо его дышало грустью, а кудри пышных волос смеялись встречному ветру. Дочь архонта спросила, кто он.
– Как видишь – пастух, а откуда – и сам не знаю. Смутно помню какую-то иную, чудную страну, высокие колонны, храм. А был или не был там – не знаю.
И девушка улыбнулась. Она тоже, как сон, вспомнила тот город с колоннами, храмами и мавзолеями, откуда ее привезли в раннем детстве.
Разговаривая, не заметили, как ушла грусть и пришла радость, как не стало между пастухом и дочерью архонта разницы их положений и как согласно стали биться их сердца.
С тех пор только прекрасным пастухом жила дочь архонта, а пастух знал, что среди богов и людей не было его счастливее.
Плита стала алтарем, небесная роса сближала их с горной высью, а песнь птиц казалась священным гимном любви.
Но как-то увидели их вместе и донесли архонту. Вне себя архонт приказал схватить пастуха и бросить его в каменный мешок под башней Кыз-Кулле.
Прошло несколько дней, пока ветер донес до слуха обезумевшей от горя девушки стон заключенного. Поняла она все и ночью спустилась по веревке в колодец и спасла любимого.
Без сознания лежал пастух на полу в замке царевны, когда отворилась дверь и вошел архонт. Он гневно поднял руку, но тотчас опустил ее. На груди юноши он прочел знак, только ему одному известный, и узнал, кто был пастух.
Молнией пронеслась в памяти битва двух городов, плен его семьи и его горе без границ, когда из плена не вернулся его первенец.
Смертная бледность покрыла чело архонта. Ужас овладел им. Но, придя в себя, он потребовал врача и приказал спасти умиравшего.
– Я не хочу отравить печалью добрый порыв моей дочери. Ты должен спасти его.
И юноша был спасен.
Вскоре отходил корабль в Милету.
Архонт приказал выздоравливающему готовиться в путь – отвезти государственную запись.
– Через год, – сказал он тихо дочери, – корабль вернется назад. Если твой возлюбленный не изменит тебе, ты увидишь на мачте белый знак, и я не буду противиться вашему счастью. Но если ты не увидишь этого знака, ты не должна печалиться, что не отдала руки недостойному, и ты должна обещать без слез и возражений отдать ее Диофанту.
Отошел корабль с приказом вернуться через полгода и с тайным наказом корабленачальнику оставить юношу в Милете до следующего прихода корабля.
Потянулись серые дни, ползли, как медленная черепаха.
Полную свободу дал дочери архонт, но свобода одиночества – самая полная из всех, в то же время и самая тоскливая.
Заперлась дочь архонта в Девичьей башне и только изредка спускалась к могиле, где впервые узнала пастуха.
Так прошло лето, на исходе был месяц сбора винограда, наступал листопад.
Стал чаще посещать страну бог туманов и по ночам являлся царевне неясным стариком, седая борода которого обвивала замок и тонула где-то в морской дали, на серебристом отсвете луны. Закрывал туман эту даль, и туманился взор девушки безотчетной тоской.
Однажды, когда проглянувшее солнце угнало туман в горные ущелья, сугдейцы увидели свой корабль, опускавший паруса у самой пристани.
Увидела его и дочь архонта, но не увидела на нем белого знака.
Бледной, гордой и красивой, как никогда, вышла она к рабыням и приказала подать лучший хитон, лучшую тунику и диадему из опала и сапфира. Одевая царевну, прислужницы удивлялись ее ушедшей от земли красоте.
– Теперь позовите Диофанта.
Вбежал влюбленный военачальник Митридата по ступеням башни Кыз-Кулле и, очарованный, бросился к ногам красавицы.
– Слышал ли ты, Диофант, когда, как любит греческая девушка. Скажи Евпатору, что ты сам это узнал.
И дочь архонта, сверкнув на чужеземца гордостью и красотой, быстро подошла к арке окна и бросилась в бездну.
Легенду я слышал от бабушки Алены Ставровны Жизневской из рода Ставра-Цирули. Сугдея – Судак, древняя греческая колония Крыма. Эта колония в числе других была в I веке до Р. X. подчинена власти Понтийского царя Митридата Диофантом, тем самым полководцем, который построил Евпаторию, назвав город так в честь своего государя, носившего прозвище Евпатора (т. е. от доброго отца). Сугдейская крепость, судя по приписке к греческому синаксарию (житию святых), писанному в XII веке (издан в 1863 г. арх. Антонином), была построена в 212 году, но верхний замок Кыз-кулле (Девичья башня) мог существовать и раньше для обороны колонии, которую устроили здесь выходцы из Милета. Башня эта сохранилась и доселе. По поводу углублений, которые встречаются на древних могильных плитах, П. Кеппен замечает: «Сказывают, что углубления, которые встречаются на надгробных камнях, прикрывающих могилы девиц, выдалбливаются для того, чтобы в них собиралась роса, чтобы служить утолению жажды порхающих и поющих над могилами птиц» (Крымский сборник. О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических. С.-Пб., 1837. С. 25).