Маленькие каблучки звонко стучали по вытертым каменным ступеням, эхом разносясь по безлюдной башне. Пробраться в каморку этажом ниже кабинета отца было не лучшей идеей, но любопытство не давало покоя, и маленькой Корделии бороться с ним было просто невыносимо. Да и нянюшке своими неосторожными словами удалось пробудить в этом чертенке повышенный интерес к загадочным гостям. И уж эту-то загадку, выросшая на книгах о приключениях и героях, Делия не могла оставить без своего внимания.
Перед вожделенной каморкой она остановилась и огляделась, убеждаясь в том, что ее присутствие тут осталось незамеченным. Аккуратно приоткрыв дверь, девочка нырнула в полумрак подсобного помещения, где хранились старые тряпки, ведра и другой хлам. Лезть в это прибежище пыли и мусора в бальном платье, несомненно, было ошибкой, но разве это могло остановить пышущую энтузиазмом Дель.
Отодвинув старую деревянную панель в стене, она открыла слуховую трубу, которую кто-то из далеких предков явно неслучайно провел из кабинета в этот неприметный закуток, и пристроилась на старой перевернутой кверху дном корзине.
Гости были недовольны. Хозяева замка настойчиво требовали оплату за что-то, и гостей цена этого чего-то однозначно не устраивала.
- Гены некромантии ей достались от матери. Вы сами знаете, что это очень редкий дар. Даже спящий он передается детям в обязательном порядке. А уж учитывая ваш уровень силы, уважаемый Дан, дети получатся весьма перспективными.
- Учитывая взбалмошный характер и неактивный дар, я все-таки настаиваю на полном подчинении и передаче ее сил на меня с помощью брачного родового ошейника, - чуть хриплый мужской голос говорил ровно и совершенно безэмоционально.
Делия понимала, что происходит что-то из ряда вон выходящее, поэтому даже забыла, как дышать и вся превратилась в слух, жадно впитывая любые звуки.
Голос отца дрогнул, отвечая на требование незнакомого мужчины.
- Но ведь это рабство…
Возмущение, недовольство, и плохо скрываемое раздражение… Все это было в голосе уже заочно ненавистного гостя.
- Какое рабство? О чем вы? Это брак. Она будет вольна делать все, что угодно. В пределах разумного и только на территории моего замка. Но так я буду защищен он ее капризов, недовольства и, упаси Вышний, от ее желания навредить мне и детям. Или вы думаете, что она будет счастлива в четырнадцать лет выйти замуж и сразу начать рожать? Сама этого пожелает? Уверен, что нет. А ошейник не даст ей навредить не только мне, но и себе.
«Это же про меня…» - пораженно поняла девочка, чувствуя, как в горле возник горький комок, а к глазам подступили слезы.
- Родной, ну что ты, в самом деле… - сладкий голос мачехи лился патокой. – Она ни в чем не будет нуждаться. Да и мы поправим наше положение… И титул у нее все равно ненаследуемый. Наш сын родится скоро и все будет его.
- Если бы вы и Георг были более рассудительны, мне не пришлось бы сейчас торговать дочерью, - рыкнул отец.
- А сейчас вы попытались оскорбить меня, - ледяной голос резал внезапно возникшую тишину, словно нож подтаявшее масло. – Если бы не наследие Корделии, то я предпочел бы в своей жизни и в своей постели что-то более оформленное физически и уж простите, не такое тупое и капризное. Решать вам. К концу бала я хотел бы получить или девочку со всеми ее вещами, или выплаты по закладным. Засим хочу откланяться. Мне тут как-то душно.
Послышался звук отодвигаемого кресла и стук закрываемой двери. У девочки оставалась последняя надежда на то, что отец сейчас откажется ее отдавать этому холодному придурку, но визгливый голос мачехи, убеждавший выполнить требования кредитора и не позориться перед гостями, прервался хриплым вымученным согласием хозяина замка продать свою единственную дочь. Слуги получили распоряжения собрать вещи Корделии, в кабинете уже все разошлись, а девочка опустошенно сидела на корзине и беззвучно плакала, раздавленная предательством родного человека. Перед глазами встала совершенно безрадостная перспектива стать полностью зависимой от мужа, забитой, жалкой куклой для воспроизводства наследников богатому и могущественному лорду. Уж кому именно она не знала, да и знать особо не желала.