3
Доктор Дэвис был удивлен. Он был уверен, что король сейчас же погонит гротескно раскрашенного и болтающего чепуху француза в загородку для рабов. Вместо этого Ивар велел Дэвису приготовить помещение в башне для Фаустролла, хорошее помещение, не какую-нибудь крошечную и бедную каморку.
— Его научили боги, и он святой. И я нахожу, что он интересен. Последи, чтобы о нем как следует позаботились, и приведи его сегодня вечером на пир. Хотя эта обязанность была привилегией королевского стюарда, Дэвис не стал возражать. И даже не спросил Ивара, что он имел в виду, ссылаясь на богов. На Земле Ивар был высоким жрецом скандинавского бога Одина и продолжал ему служить, пока за несколько лет до смерти не был крещен и не перешел в христианскую веру. Дэвис считал, — возможно, этот напоминающий лиса датчанин решил, что ему не повредит это сделать. Ивар был человеком, способным использовать все лазейки. Но после того, как он воскрес на Реке, викинг отверг обе религии. Тем не менее, на него до сих пор оказывали влияние обе, но куда сильнее та вера, которой он придерживался большую часть жизни. Ивар отдал свое распоряжение на родном языке, вместо эсперанто. Ивар называл эсперанто «этот монотонный, регулярный, скрипучий и грубый язык». Дэвис достаточно хорошо выучил древненорвежский, чтобы общаться с ним. Две трети говорящих на этом языке происходили из Дублина, где Ивар был королем викингской твердыни, пока он не умер в 873 году. Но большинство из этих людей были наполовину ирландцами, и на них в одинаковой степени влияли германский норвежский и кельтский гэльский. На последнем Дэвис умел говорить, хотя не так хорошо, как по-норвежски. Так как франки составляли одну четвертую населения Йварова королевства, будучи возвращены к жизни на той же территории, что и датчане, Дэвис немного знал и этот язык. Франки явились сюда из эпохи Хлодвига (умер в 511 г. н. э., в Париже), известный последующим поколениям как Кловис I. Он был королем западных, или салианских франков и завоевателем северной части римской провинции галлов. Эндрю Дэвис и Энн Пуллен, королева Ивара, были единственными англо-говорящими людьми в этом королевстве, кроме нескольких рабов. Дэвис разговаривал с ней только тогда, когда не мог этого избежать. Это бывало нечасто, потому что она любила, чтобы он постоянно давал ей сеансы лечения, во время которых она делала все, что могла, чтобы расстроить его подробными историями многочисленных своих сексуальных встреч и извращений. И она нагло настаивала на том, чтобы он массировал ее груди. Дэвис отказался делать это и нашел поддержку у Ивара, которого, кажется, развлекала эта ситуация. Никогда Энн Пуллен не признавалась Дэвису, что ей известно, с какой силой он ее ненавидит. Оба, однако, прекрасно знали, как каждый из них относится к другому. Единственным препятствием для нее отправить его рабом в Каменоломни был Ивар. Хотя он слегка презирал Дэвиса, в глубине души он его любил. Он и уважал американца за его знания, особенно в области медицины, и любил слушать рассказы Дэвиса о чудесах его эпохи, о стальных лошадях, движущихся при помощи пара, о беспарусных кораблях, о телеграфе и радио, об автомобиле, аэроплане, о громадных состояниях, награбленных американскими баронами и о фантастической водопроводной системе. О чем Дэвис никогда не рассказывал Ивару, так это о том, что говорили ему врачи конца двадцатого столетия, которых он встречал — к его огорчению. То есть, то, что многое из лечения пациентов на Земле, введенного им, было основано на неверной медицинской информации. Однако Дэвис был убежден, что его невропатическое лечение, не использовавшее лекарств, оказало пациентам неизмеримые услуги. Безусловно, уровень их выздоровления был выше, чем у тех пациентов, которые прибегали к традиционным докторам и методам лечения. С другой стороны, врачи допускали, что в области психиатрии, уровень излечения душевнобольных африканскими врачами-колдунами был таким же, как и уровень пациентов психиатрических больниц. Это допущение, считал он, или недооценивало медицину двадцатого века, или переоценивало колдунов-докторов. Некоторые из его информаторов допускали, что большое количество физически больных людей поправляются без помощи врачей, или — могли бы поправиться без таковой. Дэвис объяснял это раскрашенному безумцу по пути в его комнату, хотя его и раздражало то, что ему приходится оправдываться. Фаустролл, кажется, не особенно интересовался. Он только пробормотал:
— Знахари — обманщики. Все обманщики. Единственные истинные целители — это мы, патафизики.
— Я все еще не знаю, что такое патафизика, — сказал Дэвис.
— Она не нуждается ни в каком вербальном объяснении. Только понаблюдайте за нами, переведите наши физические движения и вербальные выражения в свет правды, векторы Я четырехмерной ротации в фоны правдивости.
— Братец, да тебе нужно иметь разумное основание для твоей теории, и ты должен выражать ее в ясных логических терминах!
— Красно твое лицо, но холодно в комнате! Дэвис поднял руки над головой:
— Сдаюсь. Не знаю уж, почему я вообще обращаю внимание на то, что ты говоришь! Мне бы следовало быть поумнее. Все же…
— Все же ты способен оценить, хотя и как в тумане, что истина исходит из моих слов! Ты не хочешь этого признавать, но не можешь не признать. Это хорошо. Большинство безволосых двуногих обезьян не имеет ни намека на это, никак не отзываются. Они, точно тараканы-пруссаки, потерявшие усики, а потому не могут ничего ощущать, пока не уткнутся своими хитиновыми головами в стену. Но шок от столкновения заставляет онеметь даже более слабые органы, при помощи которых они мыслят. Фаустролл взмахнул своей бамбуковой удочкой в сторону Дэвиса, вынуждая его отступить, чтобы не получить по носу костяным крючком.
— Теперь я пойду поищу жидкие тела для тех, кто дышит жабрами. Фаустролл вышел из комнаты. Дэвис пробормотал ему вслед:
— Надеюсь, пройдет много времени, пока я увижусь с тобой снова. Но Фаустролл был вроде дурной мысли, которую никак нельзя отогнать из головы. Через две секунды он уже снова пробрался в комнату.
— Мы не знаем, какова была история королевского остеопата на Земле, — спохватился Фаустролл, — или каков был твой квест, твой светящийся грааль. Есть один постоянный грааль — это Истина. Но есть и временный, и он может превратиться в постоянный (если вообще имеется что-нибудь постоянное), грааль, или необходимые предметы. Или золотое яблочко — это ответ на вопрос: Кто воскресил нас, поместил нас сюда — и почему? Извини. Это не вопрос, это вопросы. Конечно, ответ может быть и такой, что это вообще не имеет значения. Даже если так, нам бы хотелось знать. И опять-таки, как ты сможешь найти ответы на все эти вопросы, если ты не мог их найти на Земле? Возможно, существа, которые ответственны за этот Мир Реки, знают ответы, которых мы так отчаянно искали на Земле. Мы убеждены, что эти существа из плоти и крови, хотя плоть может не быть протеином, а кровь может не содержать гемоглобина. Не то что Бог, который, если Он и существует, есть дух, и таким образом у него отсутствуют органы для образования звуковых волн, хотя Он, кажется, вполне способен производить гром и молнию и катастрофы, и, таким образом, должен быть способным образовывать собственные приспособления для устной речи, — не то, что Бог, эти существа должны иметь уста и языки, зубы и, некоторым образом, руки. А потому они смогут нам сказать то, о чем мы хотим знать. Если мы сможем их найти. Если они захотят открыться. Это наша теория — а мы никогда не теоретизировали беспомощно — наша теория, что Река со всеми своими поворотами и извивами образует гигантский иероглиф или идеограмму. И он будет, не то что иероглифы древних майя или египтян, его тотчас можно будет понять. Откровение придет со светом понимания, а не с падением звезд луны тогда, когда луна станет кроваво-красной, а планеты расколются, надвое, и не с приходом Зверя, чей номер 666, и всех этих образов, пробужденных Святым Иоанном. Дэвис заговорил куда более горячо, чем рассчитывал:
— Чушь! В нашей первой жизни вера, и только вера имела ответы, вера в божественный труд, как сказано в Библии. Как на Земле, так и здесь.
— Но здесь-то нет Святого Писания!
— Есть — в нашем сознании! — громко возразил Дэвис. — Оно записано здесь! — и он постучал пальцем по виску.