На переломе века
Итак, граница между первой и второй половиной XX столетия. Легкое потрясение от первого визита в кафе «Артистическое», которое для меня затем какое-то время связывалось с прижившимся в нем котом — знатоком человеческих типов, а потом — уже накрепко — приставшей к этому заведению кличкой «Моспарнас», с Парижем еще никак не связывалось. Куда больше впечатлила случайная встреча сразу с тремя великими мхатовскими мастерами. Вернее, продемонстрированный ими при этом артистизм. Процедура, ради которой они традиционно заглянули в это кафе, в исполнении других скорее всего, выглядела бы как банальное «закладывание за воротник». Но тут правили бал элегантность в движениях, парижская легкость и почти гусарская лихость. Подозреваю, что, как говаривал поручик Мышлаевский из булгаковской «Белой гвардии», достигалось все это «частотой упражнения». Но при этом «частота» и чувство меры шли бок о бок. Потому что, дружно опрокинув у буфетной стойки по рюмочке коньяка, корифеи тут же отправились служить высокому искусству.
За соседним столиком «гужевалась» стайка ребят, лица которых тоже скоро будет знать вся страна. Но тогда только по их значкам с летящей чайкой можно было определить, что это студенты Школы-студии МХАТа. Ох, как эта смена глядела в спины уходящей «старой гвардии»! Написал бы — «с благоговением». Но без особого фанатизма. Оно и понятно! По студенческому билету этих ребят пропускали на любой спектакль главного театра страны. Поэтому, примостившись на ступеньках, они наверняка пересмотрели почти весь репертуар — так сказать, повидали ведущих мастеров МХАТа в деле. Не говоря уже о том, что некоторые — скажем, тот же П. Массальский — преподавали им в «мхатовской учебке» сценическое мастерство.
Еще более существенно, что после 1956 года творить кумиров — в том числе из своих учителей — становилось все менее обязательным. И хотя наступившую в обществе «оттепель» сверху периодически «подмораживали», безоглядное разоблачение Хрущевым культа личности Сталина свое дело сделало. Во всяком случае, с середины 1950-х ветер благих перемен в умонастроениях все же дул в паруса молодым. Да и само местечко для вольного обмена мнениями располагалось удобно. Ибо «мхатовская учебка» находилась прямо напротив кафе — в шестиэтажном, расположенном рядом с театром доме.
Эти стихотворные строки — первое, что в тайно добытом «чернокнижником» дядей Вовой экземпляре «Доктора Живаго» бросилось мне в глаза. Кто же тогда знал, что через два десятилетия реальный «Вован, он же дядя Вова, — под именем Маркуша — блистательно «олитературится» Ю. Трифоновым в его романе «Время и место». А строки о «горящей свече» — во всяком случае, для меня — отчасти материализуются как раз там, куда стараниями Немировича-Данченко Школа-студия въехала в 1943 году. Потому как в результате неких изысканий вдруг узнал, что именно в этот до революции обычный доходный дом Пастернак «поселил» свою героиню Лару. А доктор Живаго с улицы созерцал в окне любимой трепетные отсветы горящей в ее квартире свечи…
В по-своему стремительном превращении «Артистического» в «Моспарнас» тоже кое-что исторически важное отразилось. Ну, хотя бы потому, что начало этого процесса, по существу, началось аж за десять лет до того, как я впервые переступил порог данного кафе. И по времени совпадало с формированием в «мхатовской учебке» курса 1952 года. То есть в ту пору, когда суровый хозяин Кремля еще сидел на троне. А из неформалов собственной площадкой для общения в сталинской Москве располагали разве что члены «клуба вольных каменщиков». Это были подпольные антикварные короли, которые крутили дела с драгоценными камнями. Ежедневно в 12 часов они собирались для совершения сделок в элегантном кафе на первом этаже «Праги». Компетентные органы о том прекрасно знали. Но не препятствовали, потому что так было легче следить. Только в 1962-м, раскусив, что их там уже давно «пасут», «каменщики» оперативно передислоцировались в кафе «Московское».
У молодых студентов, поступивших в Школу-студию в 1952 году, ни такой мобильности, ни особого выбора необременительного для их кармана места встреч не было. Поэтому «Артистическое» их устраивало хотя бы потому, что находилось дверь в дверь с учебкой.
Увы, но само кафе со времен щегольского довоенного «Артистика» тогда сильно «потускнело». Это особенно ощущалось в первой половине дня, когда в кафе доминировали командированные, а в меню — блинчики и жареная колбаса с горошком. Зато во второй — как раз к моменту традиционного блиц-визита мхатовских корифеев — обстановка заметно облагораживалась. И тогда над столиками плыл аромат трехзвездочного коньяка и запах хорошо приготовленного кофе.