А впервые услышанный вживую Окуджава? Ведь это его первые в авторском исполнении песенки открыли на данный жанр глаза целому поколению. И среди них завоевали поступившего в 1956 году в Школу-студию мало кому тогда известного студента. Звали его Владимир Высоцкий.
Сам Владимир на том памятном выступлении Булата в «Артистическом» не присутствовал. Их личная встреча произошла гораздо позже, в Ленинграде, куда Окуджава приехал выступать на поэтическом вечере, а Высоцкий — на съемки. Однако заочная встреча с человеком, который своей манерой исполнения вдохновил его самого попытаться «читать стихи под гитару», уже имела место быть. Как? Да опять же благодаря старенькому студийному магнитофону, который — помните? — скромно стоял во время первого выступления Окуджавы в «Артистическом» у него в ногах. Сделанные таким самопальным образом записи потом переписывались друг у друга. И с помощью только-только появившихся первых бытовых магнитофонов типа «Яуза» или «Комета» пополняли наши личные фонотеки.
Помнится, первая пластинка Высоцкого фирмы «Мелодия» появилась у меня только в середине 1980-х. Но уже года за три до этого стоило летним днем зайти в наш переулок, как чуть ли не из каждого открытого окна несся его характерный, с хрипотцой голос…
Так, оставив советскую цензуру с носом, научно-технический прогресс одним махом сделал нас свободными в выборе слушать то, что хотелось.
В плане коммуникации и тиражирования возможности самого «Артистического» оказались конечно же куда как скромнее. Но вклад этого заведения благодаря имевшим там место сборищам все равно оказался уникальным. Потому что, скажем, выпущенный в 1959 году в Калуге сборник «Тарусские страницы» из-за помещенного там рассказа В. Максимова «Мы обживаем землю» и повести «Будь здоров, школяр!» Окуджавы был из оборота изъят. В «Артистическом», однако, о нем «жужжали» за каждым столиком, скрытно менялись машинописными экземплярами и уважительно показывали неофитам, знавшим о сборнике лишь понаслышке: «Смотри, вон за столиком в углу сидит Володя Максимов!»
Володю уже нигде не печатали. Да он и сам периодами так сильно зашибал, что казалось, уже не вынырнет никогда. Но потом все равно брал себя в руки. И снова — с похмела особенно саркастичный — объявлялся в «Артистическом». Цензура, бдительно не пускавшая его слово в тираж, добилась в конце концов совершенно обратного эффекта: за творчеством гонимого ею писателя, кроме нее, следила уже вся более или менее продвинутая читающая публика.
Так в то время можно было прославиться сочинениями, с которыми на весь Советский Союз фактически была знакома лишь небольшая группа людей.
Процесс, в результате которого «Артистическое» превратилось в настоящее кафе-клуб, в котором жил подлинный дух Москвы той поры, оборвался на пике популярности. То, что оно этот дух в одночасье испустило, тоже было во многом связано с бурным ростом. Со временем попасть в кафе в проезде Художественного Театра становилось все труднее. Очень уж модным оно стало! Очень скоро в «Артистическое» зачастили иностранцы. Видимо, без визита в это кафе свою программу знакомства с жизнью советской богемы они считали неполной. За иностранцами, как водится, потянулись валютные проститутки. И те и другие, естественно, притащили у себя на хвосте «искусствоведов в штатском» — да не рядовых, а в офицерских званиях и даже со знанием иностранных языков без словаря.
Словом, как сказал бы уже «легендированный» писателем Трифоновым дядя Володя Маркуша: «Здесь дятлы не поют…» По этой причине старожилов в «Артистическое» тянуло все меньше и меньше…
В следующее десятилетие кафе в проезде Художественного Театра постигла новая беда. Вдруг наводнившие его граждане нетрадиционной сексуальной ориентации превратили «Моспарнас» в свой гей-клуб. Наши люди заходить в этот «сюсюкающий муравейник», естественно, вообще перестали.