— Добрый вечер, — сказала она. — Спасибо, что пришли.
Она возвысила голос:
— Чему я обязана удовольствием видеть вас? Отвечайте.
Старший мастер выступил на шаг, как школьник, вызванный к доске.
— Я тебе уже сказал. Это по поводу твоего... гостя.
— Ну и что?
— Он еврей.
— Ну и что? — хлестнул ее голос. — Это его дело, может быть, и мое, но, во всяком случае, не ваше.
— Ошибаешься. Он еврей — значит, это и наше дело. Ты подвергаешь нас всех опасности.
— Вы-то уж ничем не рискуете!
— Ты хочешь сказать, рискуем меньше, чем ты. Но когда дело доходит до беды, все знают только, с чего она начинается, а чем она кончится не знает никто.
Ничего, думала Илеана. Я выйду из положения. Я спасу его. Она почувствовала, что бледнеет. К счастью, в желтом свете это было незаметно.
— Я беру ответственность на себя, — возразила она.
— Хорошо говоришь. Надо еще, чтобы и немцы на это согласились.
Что-нибудь другое, думала Илеана. Надо найти что-нибудь другое. Скорее. Всполошенные беспорядочные мысли бились в голове.
— Хорошо, — заявила она. — Вы имеете право на
объяснение. Да, в моем доме живет еврей. Знаете, кто это? Нет, конечно. Я сама этого не знаю. Такое важное лицо не сообщает, кто он. Даже те, кто прислал его сюда, этого не знают.
— Какое это имеет отношение к нам...
— Имеет, Антон. И немалое. Вы разве не слышали, что в последнее время в наших местах происходят странные вещи? Раньше все было спокойно. А теперь солдаты попадают в засаду, поезда сходят с рельс, военные объекты взлетают на воздух — и все это дело рук подполья. А посетитель — мой гость — один из его руководителей.
Это была неправда. Еврей был слишком юн и слишком слаб, чтобы принадлежать к подполью. Она нашла его в лесу, где он, полумертвый, истекал кровью, и привезла к себе. Она выхаживала его, не задавая никаких вопросов.
— Вы поглупели от страха, — продолжала она, теряя спокойствие. — Неужели вы до сих пор не поняли? Он пришел ко мне по приказу подполья, и по приказу подполья я его оставила у себя. Ваша трусость мне противна...
Она агитировала свою аудиторию пламенно и гневно, взывая к разуму и патриотизму; она потрясала кулаками, топала ногами, метала молнии, расписывая цели и возможности подпольного движения, таинственного и делающего чудеса.
— Ведь мы сражаемся за вас! Чтобы вас освободить и вернуть вам ваше достоинство граждан! А вы, вместо того, чтобы нам помогать, на нас доносите? Это низко! Мне стыдно за вас!
Никто не смел ее перебить, все слушали. Илеана стала рассказывать о тяжкой жизни бойцов-подполь-щиков: ” Вдали от родного очага они жертвуют своим покоем, своей жизнью ради того, чтобы поднести вам дар, которого вы недостойны. У них тоже есть родные, и друзья, и возлюбленные; они тоже хотели бы пить чистую воду и засыпать в женских объятиях. Но только, прежде чем предаться удовольствиям и подумать о своем счастье, они думают о вашей чести”.
Голос ее порой становился нежным, доверчивым и растроганным, и тогда ее слушали в почтительной тишине: она пересказывала им старинную героическую эпопею. То там, то тут кто-нибудь бормотал: ”Да, что уж тут, это верно, ничего не скажешь, это храбрые ребята, чего уж там!”
— Ну вот, — закончила Илеана. — Теперь вы все знаете. Идите по домам и не мешайте нам исполнять наш долг.
Никто не тронулся с места. Илеана подумала: ”Я выиграла партию, но завтра надо будет найти для него другое убежище. Каждый из этих людей боится, что сосед успеет сообщить в полицию раньше его”.
— Идите по домам, - повторила она. - И помните: ни слова об этом собрании. Благодарю вас заранее. Спокойной ночи.
Никто не повернул к выходу. Густо-синее пятно засветилось в круглом окошке, ночь убывала. "Только бы он не проснулся, только бы не вздумал меня разыскивать”, — думала Илеана. Внезапная усталость охватила ее. Желтый свет придавал лицам трупный оттенок. Почему они не уходят?
— Чего вы дожидаетесь? Идите, я все вам сказала.
Антон удивился, прислушался. Голос выдал молодую женщину: она была усталой и опечаленной, а значит — уязвимой. Сейчас или никогда, сказал он себе, весь напрягшись. И бросил:
— Нам нужен твой приятель.
Илеана пошатнулась, но усилием воли заставила себя держаться прямо.
— У нас нет выбора, — сказал Антон, притворяясь огорченным. — Полиция в курсе дела. В нашем распоряжении двадцать четыре часа. Полиция его требует — живого или мертвого. Поставь себя на наше место.