Бродяга, который ходит по земле, чтобы очистить свою любовь или избавиться от нее, не знает, что его повсюду ждут. Каждая его встреча, каждая остановка неведомо для него записывается где-то — он не властен выбирать дорог, которые его ведут.
Мертвые, забытые души возвращаются на землю, чтобы выпросить свою долю благодати; живые нужны им, чтобы выбраться из пустоты, из вечного Ничто. Им достаточно жеста, слезинки, искры. Ибо каждое создание участвует в вечно возобновляющейся тайне творения; каждый человек, хоть раз в жизни обладает абсолютной властью Цадцика, неотъемлемой привилегией Праведника, и может восстановить равновесие, исправить ошибку, подействовать на отсутствующих. Приговоренный к тому, чтобы постоянно превосходить себя самого, человек достигает этого безотчетно и понимает свою роль только потом.
А теперь я расскажу вам одну историю.
Место ее действия — Испания. Когда я оказался там впервые, у меня возникло странное чувство, будто я эту землю знаю. Солнечное небо, страдальческий блеск глаз; знакомые, уже виденные пейзажи и лица.
Как угадать, у кого из гуляющих по Барселонской Рамбле, у кого из прохожих с детьми, бредущих по переулкам Толедо, течет в жилах еврейская кровь, кто происходит от знаменитых марранов? Ежеминутно я был готов увидеть под ярким портиком Шмуэ-ля ха-Нагида, или Ибн-Эзру, или Дона Ицхака Абар-банеля, или Иехуду ха-Леви — легендарных властелинов и поэтов, сформировавших и воспевших золотой век мысли моего народа. Они появлялись передо мной, когда я читал, они входили в мои сны.
Времена инквизиции особенно притягивали мое воображение. Меня поражали загадочные священники, во имя Любви и во славу молодого еврея из Галилеи пытавшие и предававшие медленной смерти тех, кто Отца предпочитал Сыну. Я завидовал их жертвам.
Выбор для них был сформулирован в таких простых терминах! Бог или костер, отречение или изгнание.
Многие выбрали изгнание, но я никогда не осуждал марранов, несчастных новообращенных, которые втайне, несмотря на опасность, исповедовали веру своих предков. Я ими восхищался. Восхищался их слабостью и их смелостью. Уехать с общиной было легче; порвать связи с ней — удобнее. Решившись порвать, но и не порвать, они жили на лезвии ножа, в ежеминутном самоотречении.
И хоть я и не знал этого, когда отправлялся в Испанию, меня там уже ждали.
Это было в Сарагосе.
Будучи добросовестным туристом, я внимательно осматривал собор, когда ко мне подошел человек и предложил быть моим гидом. Зачем? А почему бы нет? Он любит иностранцев. Сколько это будет стоить? Да ничего. Он не берет денег за эту работу. Для него удовольствие, когда люди восхищаются его городом. Он говорил о нем с энтузиазмом и настоящим красноречием. Говорил обо всем: о его истории, архитектуре, нравах. Когда мы уселись, чтобы выпить по стаканчику, он простер свою любезность до того, что проявил интерес ко мне: откуда я, куда еду, женат ли, верю ли в Бога. Я ответил, что приехал издалека и дорога моя ведет далеко. От других вопросов я уклонился. Он не настаивал.
— Значит, вы много путешествуете, — сказал он вежливо.
— Да, много.
— Не слишком ли много?
— Может быть, и слишком.
— А что вам это дает?
— Воспоминания и друзей.
— И все? А почему вы не ищете их в своей стране?
— Наверное, ради удовольствия вернуться. И привезти в багаже несколько слов, которых не знал раньше.
— Каких?
— Не могу вам сказать. Пока не могу. У меня еще нет багажа.
Мы выпили. Я надеялся, что он переменит тему, но он продолжал:
— Кстати о словах. Вы, наверное, говорите на многих языках?
— Даже на слишком многих.
Я перечислил: идиш, немецкий, венгерский, французский, английский и древнееврейский.
— Древнееврейский? — переспросил он, насторожившись. — Эбрео? Он существует?
— Существует, — ответил я со смехом.
— Трудный язык, верно?
— Не для евреев.
— А, понятно, простите. Вы еврей.
— Они существуют, — сказал я со смехом.
Убежденный, что допустил неловкость, он стал
думать, как бы ее загладить. Подумав, он смущенно спросил:
— А как пишут на этом языке? Так же, как по-арабски?
— Да, как по-арабски. Справа налево.
Какая-то мысль пришла ему в голову, но он не решался ее высказать. Я стал ободрять его:
— У вас есть еще вопросы? Не стесняйтесь.
Он покраснел, но все-таки решился:
— Могу я попросить вас оказать мне услугу? Большую услугу?