— Мне пора уходить, — пытается улизнуть летчик ; с него пот катит градом.
— Не раньше, чем ты услышишь Залмана, — говорит Ицик.
— Однажды, — начинает Залман, — к нам в полк пришел Иехуда. В жизни не забуду его речь. Он учил нас побеждать страх, не прибегая к помощи храбрости. ”3ачем натравливать два человеческих чув-
ства друг на друга? Пусть они лучше будут союзниками”.
— О да, это был замечательный солдат, — говорит какой-то почитатель.
— Иехуда? Какой Иехуда?
— Ты не знаешь? Иехуда Маккавей!
— А, ну да, ну да, — говорит летчик.
— Хочешь пари, что ты ничего не понимаешь? — предлагает Велвел.
— А Бар-Кохба, помните? — меланхолически продолжает Залман. — Когда он поднял знамя восстания против римлян, он вызвал меня в свой штаб в горах и...
— Ну, конечно, — усмехается летчик. — Бар-Кохба... Рим...
— Имей уважение, — ворчит Ицик. — Слышишь, паренек? Рядом с нами ты еще мальчик.
— Ах, уж эта мне нынешняя молодежь! — замечает Залман. — Видит только то, что ей показывают ее собственные глаза. Ты, юноша, знай, что мы тут дрались, когда тебя еще и на свете не было. Вавилоняне, греки, римляне, крестоносцы, мусульмане... Все войны, которые ты проходил в школе, — все эти войны мы прошли с оружием в руках. И если ты этого не знаешь, то напрасно теряешь время, стараясь нам подражать.
— Ну, конечно... Вавилоняне. Халдеи. Финикийцы. Давай-давай. Список длинный.
На летчика жалко смотреть. Пот с него льет в три ручья. Он начинает сомневаться, в своем ли он уме. Нервничать не стоит. Он решает: когда мимо пройдет патруль, он позовет на помощь. А до тех пор будет сидеть тихо.
Велвел ведет всю игру, и по его знаку начинается веселье. Нищие бьют в ладоши, сумасшедшие бормочут бессмысленные фразы. Патруль, идущий мимо, останавливается послушать. Летчик говорит себе: наконец-то! И молчит. Патруль идет дальше. Отчего он промолчал? Он и сам не знает. Попал в ту же сеть. Будет теперь, как и мы, ждать. А рядом Стена, таинственная, такая близкая Стена словно втягивает в себя наши скользящие тени. Велвел принимается за меня: