Навстречу им ковыляла совершенно ужасная белая сова. Один глаз у нее беспрерывно слезился и настолько помутнел, что его когда-то желтый цвет казался грязно-белым. Лицевой диск и клюв совы под острым углом перечеркивал безобразный шрам. Края раны срослись очень грубо, и мерзкий рубец угрожающе чернел на фоне ее ослепительно-белых перьев. Мартин подумал, что это напоминает вспышку молнии, только наоборот — черное на белом.
Но никакие шрамы не могли помешать Сорену узнать в белой сове Тетушку Финни.
— Зовите меня Тетушкой, — проскрипела она, кивая новичкам. Пахло от нее как-то странно.
«Чем бы это?» — поморщился Сорен.
Приглядевшись, он понял, отчего у Тетушки так изменился голос. Еще один безобразный шрам, похожий на черное ожерелье, обхватывал ее шею. Сорен не видел Финни с той ужасной ночи, когда орлы пытались спасти спрятанное Гортензией яйцо.
«Глаукс Всемогущий! Финни убила Гортензию, но ей самой тоже крепко досталось! Кажется мне или нет, что она как-то странно на меня смотрит? — в смятении подумал Сорен. — Неужели узнала?»
— Еще одна сипуха, — просипела Финни. — Что ж, мы знаем, как вас использовать. У нас полно яиц амбарных сов.
Тетушка принялась учить новичков правилам сортировки яиц.
Сорен все это прекрасно знал, но заставил себя подавить предательскую дрожь в желудке, притворившись, будто внимательно слушает. Он кивал, вдумчиво внимая наставлениям о том, по каким признакам следует отбирать яйца и куда их перекатывать после сортировки.
Мартин с Сореном решили, что будут лезть из кожи вон, чтобы получить повышение и добиться должности укладчиков мха. Дело в том, что эта работа давала гораздо большую свободу передвижения. Укладчики имели право выходить за пределы Яйцехранилища и посещать Инкубатор, где трудилась Руби.
Сказано — сделано. Они с жаром взялись за работу и несколько часов, не покладая крыльев, перекатывали яйца в специальное место, откуда их потом разносили по гнездам.
— Номер 82–85! Приказ явиться в главный пункт! — монотонным голосом облученной совы выкрикнула пестрая неясыть, внезапно возникнув рядом с Сореном. У него затрепетало в желудке, и Сорен едва не запрыгал от радости, увидев, как неясыть направилась к Мартину и передала ему тот же приказ.
«Кажется, сработало! Может быть, теперь нам удастся что-нибудь разузнать?»
До сих пор никому из них не удалось напасть на след лазутчиков Клудда. У каждого были свои подозрения, но доказательств по-прежнему не находилось.
— Номера 82–85 и 54–67, — просипела Тетушка, впиваясь глазами в друзей. Рваный шрам пугающе темнел на ее белом лицевом диске. — Вы зарекомендовали себя старательными сортировщиками. В связи с этим на вас будут возложены дополнительные обязанности укладчиков мха. Приступите этой же ночью. В соответствии с возросшим объемом работы вам будет увеличен ежедневный рацион питания. — Тетушка помолчала, и у Сорена свело желудок при виде знакомого блеска ее желтых глаз. — Ну, мои сладкие, уж я постараюсь выхлопотать вам кусочек полевки. Ах, что за лакомство! Вы сразу повеселеете, крошки мои. — С этими словами она игриво ущипнула Мартина клювом, так что бедняга невольно содрогнулся.
«Великий Глаукс, узнаю старую Финни!»— мрачно подумал Сорен. Чем слаще пела Тетушка, тем сильнее он ее боялся, поскольку знал, что все это ложь.
За любую услугу взималась плата. Тетушке ничего не стоило угостить голодного кусочком полевки или жирной скальной крысы, которых в каньоне было пруд пруди, но подобная щедрость никогда не бывала бескорыстной — взамен Тетушка могла, к примеру, попросить своего подопечного собирать для нее сведения и информировать о происходящем вокруг. Постепенно, коготок за коготком, несчастная сова попадала в полную зависимость от своей благодетельницы, становясь беззащитной жертвой ее власти, коварства и жестокости.
Но сейчас у друзей не было выбора. Что хотели, то и получили. По крайней мере, теперь они смогут бывать в Инкубаторе.
Однако прошло целых три дня, прежде чем им удалось перекинуться парой слов с Руби.
— Укладчики мха! Укладчики мха, прошу внимания! — звонко закричала сидевшая в гнезде Руби. Она высиживала яйца сипух.
В Сант-Эголиусе наседки никогда не высиживали птенцов своей породы. Сипухи могли сидеть на яйцах пещерных сов или пятнистых неясытей, а короткоухие совы, вроде Руби, высиживали яйца мохноногих сычей. Казалось, начальство делало все возможное, чтобы не допустить родственных чувств между наседкой и будущими птенцами.
Сорен подозревал, что это делалось не случайно. Новорожденные птенцы не должны были видеть в своих наседках никакого сходства с утраченными родителями. Любовь в Инкубаторе была под запретом. Птенцы появлялись на свет не для того, чтобы любить, а для того, чтобы подчиняться.