— Кто там? — хором воскликнули все трое.
— Умирающая сова, — ответила миссис Плитивер, выползая из пещеры, где пряталась во время битвы. — Идите сюда. Кажется, он что-то пытается сказать, но у него не хватает сил.
Совята подошли к входу в пещеру. Внутри, возле неглубокой ямы, мерцавшей тлеющими углями, виднелась груда буроватых перьев.
Это была полосатая неясыть. Впрочем, это было нелегко определить, поскольку белые пятнышки на перьях умирающего были заляпаны кровью, а клюв повернут под неестественным углом.
— Рысь… ни при чем, — прохрипела неясыть. — Она… пришла… после… после… после них…
— После кого? — спросила Гильфи, низко склонившись к клюву умирающего, чтобы лучше слышать его затихающий голос.
— Им нужны были боевые когти, да? — Сорен тоже склонил голову к неясыти. Показалось ему или сова в самом деле еле заметно качнула головой, будто хотела кивнуть? Дыхание птицы стало слабым и прерывистым.
— Это были совы из Сант-Эголиуса? — тихо спросила Гильфи.
— Если бы! Все… все гораздо хуже. Поверьте… было бы лучше… если бы это был Сант-Эголиус! Намного лучше… Вы еще поймете… Вы еще пожалеете. — Сова в последний раз вздохнула и испустила дух.
Совята растерянно уставились друг на друга.
— Намного лучше? — повторил Копуша. — Неужели на свете может быть что-то хуже Сант-Эголиуса?
— Не может! — уверенно воскликнул Сорен.
— А что это за место? — подала голос Гильфи. — Откуда здесь боевые когти? Здесь же не поле битвы — по крайней мере, мы не видели ни убитых, ни раненых.
Все дружно уставились на бородатую неясыть.
— Что скажешь, Сумрак? — спросил Сорен.
Но на этот раз даже Сумрак выглядел растерянным.
— Я и сам не знаю. Я слышал где-то о совах, которые живут в одиночестве, никогда не заводят семьи и детей и не принадлежат ни к одному из существующих царств. Иногда они нанимаются на службу в качестве воинов. Кажется, их называют наемными когтями. Может быть, он один из них. Вообще, эти Клювы очень странное место. Лесов тут почти нет. Все больше горы да гребни, вроде тех, над которыми мы летели вчера. Между горами редкие рощицы. Так что тут и гнездиться-то негде. Больших деревьев с дуплами раз-два и обчелся. Я почти уверен, что наш приятель был одиночкой.
Все снова взглянули на мертвую неясыть.
— Что нам с ним делать? — спросил Сорен. — Не хочется оставлять его здесь, чтобы его сожрала какая-нибудь рысь! Он пытался предупредить нас. Помните, как он кричал: «Спасайтесь! Спасайтесь!»
И тут послышался дрожащий голосок Копуши:
— Знаете что? Мне кажется, он предупреждал нас вовсе не о рыси!
— Что ты хочешь этим сказать? — сдержанно поинтересовалась Гильфи. — Что здесь были те, которые хуже, чем Сант-Эголиус?
Копуша растерянно закивал.
— Нет, мы не можем бросить его здесь! Он был храброй… доблестной совой, — горячо заговорил Сорен. — Он был благороден, хотя и не жил на Великом Древе сов-рыцарей!
Сумрак решительно вышел вперед.
— Сорен прав. Он был храбрецом. Я не хочу, чтобы он стал добычей грязных пожирателей падали. Их тут полно — не рыси так вороны, не вороны, так стервятники!
— Но что мы можем сделать? — спросил Копуша.
— Я слышал о погребальных дуплах, расположенных высоко в кронах деревьев, — задумчиво проговорил Сумрак. — Когда я жил в Амбале с одной семьей пятнистых совок, они там похоронили свою бабушку.
— Долго же нам придется искать в Клювах такое дупло, — пожала плечами Гильфи. — Ты сам только что говорил, что тут и леса настоящего нет, что уж говорить о высоких деревьях!
Сорен огляделся по сторонам.
— Он жил в этой пещере. Посмотрите повнимательнее, видите? Вон куча свежих погадок, вот запас орехов, а вот свежая полевка… Наверное, это был его последний ужин. Мне кажется, мы должны…
— Мы не можем оставить его в этой пещере, — перебила Гильфи. — Даже если это был его дом. Любая рысь запросто найдет его здесь.
— А мне кажется, что Сорен прав, — возразил Копуша. — Здесь пребывает его дух.
Вообще, Копуша был очень странным совенком. С точки зрения обычных сов, живших в реальном мире охоты, полетов и гнездования, этот житель пещер с длинными лапами, приспособленными для бега даже лучше, чем крылья для полета, с его пристрастном к норам и недоверием к дуплам, мог показаться очень непрактичным совенком. Но возможно, именно это выпадание из обыденного круга повседневных забот и мелких радостей совиной жизни давало ему возможность мыслить шире. Копушу гораздо больше, чем его друзей, интересовала сфера духовного, вопросы о смысле бытия и возможности жизни после смерти. В данном случае речь шла о посмертной жизни храброй пятнистой неясыти, погибшей в этой пещере.