— Здесь все такое непривычное. Мне неуютно и совсем не нравится жить в деревьях! Я же все-таки пещерная сова. Мы живем в норах, в пустыне. И вообще, я не привык охотиться на тех, кто скачет по деревьям и порхает по веткам! Я бы все отдал за кусочек змеи или какого-нибудь другого существа, что ползает по песку. Ой, простите пожалуйста, миссис Плитивер! Я не хотел…
— Не стоит извиняться, Копуша. Большинство сов ест змей, правда, не слепых — ведь мы как-никак чистим их дупла — но остальных кушают с аппетитом. Родители Сорена были особенно деликатны, поэтому, из уважения ко мне, вообще отказались от употребления моих сородичей.
Сумрак вспорхнул на ветку повыше, стараясь разглядеть ручей, который мог бы привести их к реке.
— Неужели он всерьез рассчитывает разглядеть что-нибудь в таком мраке? Это невозможно даже при его остром зрении, — прошептала Гильфи. — Разве можно увидеть ручеек в темном лесу?
И вдруг Сорен склонил голову — сначала в одну сторону, потом в другую.
— Что такое? — всполошился Копуша.
— Слышишь что-нибудь? — Слетев вниз, Сумрак опустился на тоненькую ветку, которая угрожающе прогнулась под его весом.
— Тихо! — шикнул Сорен.
Все замолчали и во все глаза уставились на амбарного совенка, который стал часто наклонять голову и короткими движениями быстро-быстро поворачивать ее в разные стороны. Наконец он что-то расслышал.
— Вон там ручеек. Я его слышу. Довольно мелкий, но я слышу, как он выбегает из камышей и несется по камням.
Сипухи недаром славятся своим исключительным слухом. Сокращая и расслабляя мышцы лицевого диска, они умеют точно устанавливать источник любого звука, улавливая его своими расположенными на разных уровнях ушами. Друзья хорошо знали о необычных способностях Сорена, но не уставали восхищаться ими.
— Полетели! Я поведу, — скомандовал Сорен.
Это был редчайший случай, когда компанию возглавлял кто-то другой, кроме Сумрака.
Сорен летел, не переставая вертеть головой, чтобы не потерять звук плеска далекой воды. Через несколько минут друзья увидели ручеек, который вскоре превратился в быстрый полноводный ручей. К рассвету ручей обернулся рекой Хуул.
— Великолепная триангуляция! — воскликнула Гильфи. — Просто превосходная! Ты прирожденный навигатор, Сорен.
— Что она хотела сказать? — тихонько переспросил Копуша.
— Просто поблагодарила Сорена, что привел нас сюда, — ворчливо буркнул Сумрак. — Ты же знаешь, эта маленькая сова обожает длинные слова!
Однако было ясно, что и самолюбивая неясыть не на шутку восхищена лоцманскими качествами Сорена.
— И что нам теперь делать? — спросил Копуша.
— Лететь вдоль течения реки до моря Хуулмере, — ответил Сумрак. — Вперед! У нас еще несколько часов до рассвета.
— Что? Снова лететь? — простонал Копуша.
— А ты чего хотел? Идти пешком? — огрызнулся Сумрак.
— Я бы не возражал! И вообще, у меня крылья отваливаются. И рана тут ни при чем, потому что она почти зажила. Я просто устал.
Трое друзей уныло уставились на Копушу. Усевшись на ветку ближайшего дерева Гильфи внимательно посмотрела на пещерного совенка.
— Крылья не могут отвалиться. Это невозможно.
— А мои могут! — взвизгнул Копуша. — Неужели нельзя немного передохнуть?
Пещерные совы, к которым относился Копуша, отличные бегуны. Они могут не только кружить над пустыней, но и благодаря своим длинным голым лапам, проворно нестись по ней. Зато в летных качествах пещерные совы сильно уступают остальным своим сородичам.
— Ладно, вообще-то я проголодался, — согласился Сорен. — Давайте посмотрим, есть ли тут какая-нибудь дичь.
— Только не сахарные летяги! — немедленно заявил Копуша.
ГЛАВА III
Песня Сумрака
Они сидели в дупле большой ели и ужинали полевками, которых раздобыл Сорен.
— Вот вкуснота-то, особенно после сахарных летяг, — радовалась Гильфи.
— М-ммм, — восхищенно пощелкал клювом Копуша.
— Как вы думаете, какое оно — Великое Древо Га'Хуула? — мечтательно поинтересовался Сорен, не замечая крошечного мышиного хвостика, свисавшего из его клюва.
— Во всяком случае, оно не имеет ничего общего с каньоном Сант-Эголиус, — хмыкнула Гильфи.
— Как вы думаете, они там знают о Сант-Эголиусе? О бандитских налетах, о похищении яиц и о…, — замялся Сорен.
— О каннибализме, — закончил за него Копуша. — Можешь смело употреблять это слово, Сорен. Не надо щадить меня. Я видел самое страшное.
Они все это видели.