Мне кажется, что с мудростью такой
Вы путь прямой наверное найдете…
А женщина - что мягкая перчатка:
Умей надеть, и вмиг обтянет гладко
И примет форму нужную руки, -
Так говорят в Севилье старики.
Да, да, мой сын, я в вас вполне уверен;
Почаще лишь молитесь да поститесь,
Да Божий дом усердно посещайте.
Но мне пора в трапезную. Прощайте.
(Уходит).
Лепорелло
(подходит к гробнице и кланяется весьма почтительно)
Мой господин, преславный дон Жуан.
Не обессудьте верного слугу;
Я кое в чем, быть может, и виновен,
Но каждый день за вашу честь молюсь
И - видит Бог - на свечи не скуплюсь.
Покойтесь же без ропота в гробнице,
Не омрачайте гневом сна живых,
И пусть земля вам будет легким пухом.
Входит донна Анна с цветами.
Донна Анна
Вы снова здесь? Я вам не помешаю
Своею скорбью?
Лепорелло
Вы ли, донна Анна,
Сомненьями терзаете мне сердце?
Вы, что его последнее дыханье
Так бережно и свято сохранили
И чьей любви я был свидетель скромный…
Донна Анна
Ах, Лепорелло, не напоминайте
Мне о счастливых, о минувших днях.
С тех пор, как он навеки завернулся
В свой черный плащ и руки сжал крестом -
Одна печаль душе моей близка.
И в сновиденьях радости бегу я.
Что делать мне с веселыми мечтами?
Немой тоске навек обречена,
Вдова вдвойне - один лишь жребий знаю:
Не жалуюсь, молчу и умираю.
(Возлагает на гробницу цветы).
Лепорелло
О, как печаль такая мне понятна!
Недаром вам он сердце завещал
И после смерти верен оставался.
Поверите ль? Тогда, в тот страшный час,
Когда его, своим плащом укутав,
Я, плача, нес на темный перекресток,
Чтоб вашу честь спасти от подозрений, -
Мне кажется, шептал он ваше имя.
Быть может, то был бред воображенья,
Но мне почудился знакомый голос.
Он говорил: «запомни, Лепорелло,
Я на тебя оставил донну Анну,
Клянись ее до гроба защищать»…
Сударыня, и я ему поклялся…
Донна Анна
Мой добрый друг, хранитель вдовьей скорби,
Я вашу верность в сердце оценила
И не стыжусь пред вами даже плакать…
(Плачет).
Лепорелло
(растроганно)
О, ангельские слезы, донна Анна!
Когда б я смел служить вам до могилы!
Донна Анна
Молчите, друг… Не здесь, не в этом храме…
Уходят.
Дон Жуан
Последний луч на башне городской
Как погребальный факел пламенеет
И вот - погас. Спешит за горы солнце,
В садах, где шелестит нагретый воздух,
На слабый шум ленивого фонтана
Приходит ночь под вдовьим покрывалом
Вздохнуть прохладой. В синей тишине
Звучит гитары лепет приглушенный.
В пустынной улочке влюбленный вор
Иль каверзный студент в дырявой шляпе
Нырнул в окно, распахнутое настежь,
Как око вечности - Прощай, мой друг!
И ты прощай, пустой сосуд, что мною
Наполнен был и пересох до дна.
Всё кончено. Рассыпься, донна Анна!
Стекло раскалывается и падает со звоном.
Конец.
1929 г.
В стихотворной драме «Смерть Дон Жуана» В. Корвин-Пиотровского наш герой после смерти разделяет судьбу убитого им командора, превратившись не в статую, а в церковный витраж — зашедшие в церковь влюбленные даже принимают его за изображение святого. И снова он в роли пассивного наблюдателя, и снова его соперник — Лепорелло, и всё, что ему теперь дано — разбиться и вторично покончить со своей нелепой жизнью...
Источник текста: Журн. « Современная драматургия», № 2, 1990 г. С. 220 – 225.
Василий Дмитриевич Фёдоров (1918 — 1984 гг.)
Женитьба Дон Жуана
Ироническая поэма
Предисловие
Как бывало со мной и прежде, эта поэма явилась для меня полной неожиданностью. Сначала хотелось написать стихотворение с названием
« Женитьба дон Жуана», проследить чисто психологически момент такого шага, что само по себе настраивало на иронию и шутливость.
Если бы стихотворение написалось, о поэме не было бы и речи, однако при многих попытках мне оно не давалось по формальным причинам.
Привычный и верный мне ямб на этот случай оказался бессильным, может быть, по той же причине, о которой сказано в самом начале
пушкинской поэмы « Домик в Коломне»:
Четырёхстопный ямб мне надоел:
Им пишет всякий. Мальчикам в забаву
Пора б его оставить. Я хотел
Давным-давно приняться за октаву.
Случилось, что меня, наоборот, выручила мальчишеская забава. Когда-то в Марьевке, бегло знакомый с октавой и спенсеровской строфой
“Чайльд Гарольда”, не имея их под рукой, я начал сочинять что-то шутливое, будучи уверенным, что пользуюсь одной из этих классических форм.
К моему позднему удивлению, моя “октава” оказалась строфой, которая мне пока не встречалась в русской поэзии, а главное — она пришлась к моему двору, к замыслу, внеся в него некие мечтания моей ранней юности. Объёмная форма строфы открыла мне возможности поэмы.
В подзаголовке поэма названа иронической не для оправдания шутливости, насмешливости, даже сарказма её отдельных мест. Ирония в ней, на мой взгляд, носит структурный характер. Со многих явлений она должна снимать элемент привычности, обнаруживать в этой привычности и комическое и трагическое даже в их соседстве.
Ирония вообще обладает пластикой тональных переходов.
Возможен вопрос: а зачем далёкого нам Дон-Жуана делать нашим современником? Можно было бы ответить, что так в свое время делали и Мольер, и Байрон, и Пушкин, но этого мало. Дело в том, что многие узлы нашей морально-нравственной жизни, которые мы распутываем, были завязаны в далёком-далёком прошлом.
Сохраняя преемственность прежних Дон-Жуанов с их романтическим ореолом, мой Жуан в жажде семейного счастья, как одного из главных смыслов жизни, проходит путь от героя и полубога к человеку.
Песнь первая
У Бога мёртвых нет...
Пройдя через века
По многим странам,
Стихам,
Поэмам,
Драмам и романам,
Пройдя легенд мистический туман,