Выбрать главу

 Как и до сих пор,

 Напрасно затевал он разговор,

 Напрасно до поры искал в нём друга.

 — А где Байкал?

 — Э, там...

 — Иркутск?

 — Э, там... —

 Охотник всё показывал, а сам

 Размахивал рукою на полкруга.

 Ах, если бы не эта осторожность,

 Не вспомнил бы Жуан

 Свою острожность.

 Они огонь приятельства зажгли

 Не раньше, чем в распадине нашли

 Четыре капа, годных к пилораме,

 Как я уже писал и вновь пишу,

 Заправили домашнюю лапшу

 Двумя ощипанными петушками.

 А у Жуана, только бы кормёжка,

 Была всегда за голенищем ложка.

 Теперь ему,

 Поевшему отменно,

 Пришла на память Марфа Тимофевна,

 Её стряпня, заботливость её,

 Столь зримая над скатертью из снега.

 И не случайно.

 Есть у человека

 На близкие события чутьё,

 В котором может быть уловка даже:

 Вдруг вспомнить тёщу

 С думой о Наташе.

 В обратный путь

 Уже на склоне дня

 Их повела готовая лыжня,

 Блестевшая в лучах незаметённой.

 Мой друг летел пернатою стрелой,

 Как будто бы спешил к себе домой,

 К жене и тёще, а не в дом казённый.

 Там вечером, когда уже смеркалось,

 Предчувствие Жуана оправдалось.

 На тумбочке в углу,

 Где спал сосед,

 Ещё с обеда ждал его конверт,

 По службе вскрытый некими руками,

 А в нём листок, а посреди листка

 Зелёненькие контуры цветка

 С пятью наивнейшими лепестками.

 Подумал: “Шуточки Аделаиды!” —

 И скомкал,

 Чертыхаясь от обиды.

 Зачем бы это ей,

 Не мог понять,

 Листок разгладив, поглядел опять.

 Таких цветов не видел он в природе.

 Задумался:

 “Цветок!.. Зачем цветок?..”

 И вдруг его потряс догадки ток:

 “Да это ж детская рука в обводе,

 Да это ж сына моего рука,

 Протянутая мне издалека!”

 Да как он сразу

 Буквиц не заметил,

 Написанных по краешку:

 “От Феди”.

 Глаза его зажглись: казалось, пар

 Выбрасывал он вздутыми ноздрями,

 Как свежими горячими углями

 Не в меру перегретый самовар.

 Так невменяемый

 Впадает в радость,

 А невменяемость в Любви — как святость.

 Пошла,

 Пошла,

 Пошла, куда-то вкось

 Ума и сердца золотая ось.

 — Т-сс, он свихнулся! —

 Фразы повторенье

 Лишь вызывало подозренье к ней:

 — Да это же рука Любви моей,

 Рука моей Любви и примиренья!

 Да это же рука, что, в  Мир явясь,

 С обеих наших Душ

 Смахнула грязь!..

 Друг оказался на свою беду

 В то время у начальства на виду.

 Меж тем сенсационное известье

 И звание высокое “отец”

 Его, такого пылкого, вконец

 Душевного лишили равновесья.

 А от начальства,

 Чтоб избегнуть фальши,

 В такое время надо быть подальше.

 А тут ещё ему,

 Сама страстна,

 Своих страстей добавила весна,

 Тайгою закачалась подхмелевшей,

 Рекою расковалась, сбросив плен,

 И новым руслом — руслом перемен

 Направила конфликт, давно назревший.

 Но срыву не найти бы оправданий,

 Когда б не эти

 Комнаты свиданий!

 Встречали в них

 Мужей отгорожённых

 Весною понаехавшие жёны

 Из дальних городов и деревень.

 Огнём любви и нежности сгорая,

 Счастливцы уходили в двери рая

 И возвращались лишь на пятый день.

 Смотреть на них,

 Блаженных от избытка,

 Ревнивому Жуану стало пыткой.

 В столярной,

 Проходя свои этапы,

 Пилились, гнулись и сушились капы

 С далекой Цыденжаповой версты.

 Жуан в горячке стал довольно часто

 Оспаривать вмешательство начальства:

 — Не вы, а я конструктор красоты! —

 Жуан-отец, тоскуя о свободе,

 Совсем забыл,

 Что не на том заводе.

 Уже назавтра,

 Став на путь регресса,

 Мой друг шагал на раскорчёвку леса,

 На заготовку смолянистых дров,

 На просветленье просек долговерстных,

 И вскоре Душу просветлил он в соснах,

 Так воздух был покоен и здоров.

 Не странно ли,

 Что, к лесу непривычный,

 Он даже мыслить

 Стал философичней.

 На раскорчёвке,

 Размышляя днями

 Над с кем-то,

 С чем-то схожими корнями,

 Зверьем и человеком в том числе,

 “Природа, — думал он, —

 Весь срок безмерный

 В своей лаборатории подземной

 Искала формы жизни на земле.

 Ещё не всё взошло.

 Нам и не снится,

 Какая красота в корнях таится.

 Взойти всему

 Мешал огонь и бури,

 Что не взошло,

 Рождается в скульптуре,

 В изваянных пеньках, корнях, сучках,

 В причудливых извивах их и складках,

 Как у Коненкова в его догадках,

 В его лесовичках-полевичках.

 Нас лишь искусство в неком наважденье

 Ведёт к истокам

 Нашего рожденья”.

 Примерно так

 О чудесах корней

 Он разговаривал со мной поздней,

 Что позабавило меня, но вскоре

 Печальным красноречием своим

 Друг заразил меня любовью к ним,

 Внушил смотреть, как говорится, в корень,

 Но в корневищах,

 В их узлах и плетях

 Встречались больше

 Змеи мне да черти.

 Куда спешу?

 Жуан ещё корчует,

 На верхней полке в камере ночует,

 Тоскует, любит, суткам счёт ведёт,

 Ещё не зная, что в таёжной хмари

 Он отличится на лесном пожаре

 И сократит свой срок на целый год.

 Есть у Любви особенное свойство,

 Людей толкающее

 На геройство.

 Во знойный день

 Был воздух весь пропитан

 Парами леса, как парами спирта,

 Хоть солнце, занимавшее зенит,

 Едва светило в ореоле ложном,

 И потому все ждали нетревожно,

 Что их всего лишь тучка осенит

 И покропит дождём, но осенила

 Огня и дыма

 Дьявольская сила.

 Сначала,

 Не сливаясь с хвойным фоном,

 Огонь запрыгал по высоким кронам,

 Куда-то пряча за собой следы.

 Все подивились этакой безделке,

 Поскольку прыгали всего лишь белки,

 Как первые предвестницы беды.

 Жуан подумал:

 Может, средь проделок

 Игра такая есть

 У рыжих белок!

 Потом на просеке

 С рогами врозь,

 Дыша ноздрями, появился лось,

 Он к небу вскинулся, где солнце меркло,

 С глазами уже полными огня,

 Как будто вспомнил: где моя семья? —

 И возвратился в огненное пекло.

 Жуан подумал:

 Может, зверь бедовый

 Всего дивил

 Губой своей пудовой!

 Но вот,

 Глухой озвучивая лес,

 Стал нарастать и хруст, и резкий треск,

 И гул, и дикий крик попавший в нети,

 Как будто споенные сатаной,

 Ломая всё, ватагою хмельной

 Бежали красно-бурые медведи.

 Над просекой, чтоб взять её нахрапом,

 Уже и счёта не было их лапам.

 — Пожар!

 — Пожар!

 — Пожар! —

 Ужасен в зной