Выбрать главу

 Однажды, для неё брусок строгая,

 Он видел, как прекрасна плоть нагая,

 Как матово чиста, но миг спустя,

 Когда стругнул ещё, из-под фуранга

 Явилась тёмно-розовая ранка,

 Подобно следу ржавого гвоздя.

 Ещё, ещё строгнул

 И, ширя взгляд свой,

 Увидел ранку

 Тёмно-бурой язвой.

 То был сучок,

 По юности отживший,

 По времени опавший и оплывший

 Целебным соком не одной весны.

 Так хорошо и так счастливо сталось,

 Что на стволе берёзы не осталось

 Ни пятнышка, ни малой кривизны.

 Не будь Жуан в работе бесноватым,

 И не узнал бы

 О сучке чреватом.

 Былой сучок в берёзовом оплыве

 Хранился тёмной тайной, как в архиве,

 Минула жизнь — и вскрылась тайна та.

 Мой друг тот брус с возможною резьбою

 Разглядывал, держа перед собою,

 Как Гамлет череп своего шута,

 И медленно цедил не без нажима:

 — Невероятно и непостижимо.

 Вдруг захотелось

 В меру разуменья

 Приобрести рентгеновское зренье,

 Прозреть через какой-нибудь экран,

 Пока никем не видимые сучья

 Из глубины его благополучья

 Не проступили зримо, как изъян,

 Тем более что Жизнь к усладе вкуса

 Выглаживалась, как бока у бруса.

 Но в том была

 Не праздная забота, —

 Жену, казалось, угнетало что-то.

 Теперь он отмечал в ней без труда

 То странную застенчивость и робость,

 То странную ответную торопность,

 То жгучий взгляд куда-то в никуда,

 А красота в румяности осенней

 Всё ярче становилась и надменней.

 И вот Жуан,

 Не мешкая с раскачкой,

 Пришёл ко мне с той самою болячкой.

 А я шутил:

 — Скажу, не осердись,

 Чтобы вернулись легкость и свобода,

 Вам надо было начинать с развода,

 Сначала разойтись, потом сойтись.

 Все взрывы ревности в твоих фугасах,

 Все глупости

 Оставил бы ты в загсах.

 Невежда в психологии семейной,

 Ты стал капризней барышни кисейной,

 Ты упустил спасительный момент

 Из глупых статистических приличий,

 Стыдясь своим разводом увеличить

 Супругов разводящийся процент... —

 Он засмеялся, относя к потехам

 Всё это,

 Но, увы, последним смехом!

 Пока паслись мы

 На учёной ниве,

 Наташа становилась всё красивей,

 Хотя, казалось, чуточку бледней,

 Но бледность только брови оттенила,

 Да только губы ярче очертила,

 Да только строгость подчеркнула в ней,

 Да только подкрепила, словно в споре,

 Высокую отчаянность во взоре.

 Такое же,

 А может, и капризней,

 Бывает часто в яблоневой жизни.

 Когда недуг ей корни поразил,

 Когда коснулась гибельная хмара,

 То яблоня цветёт особо яро,

 Истрачивая все запасы сил.

 Но вот скажи, и все сочтут за бредни

 Слова о том,

 Что этот цвет последний.

 Напрасно хоть в очках,

 Хоть без очков

 Заглядывать на донышки цветков,

 Там не найти обещанную завязь.

 — Какая жалость!— скажет, наперед

 Беды не угадавший садовод,

 Припоминая промахи и каясь.

 Но покаяния звучат века,

 Как самоотпущения греха.

 У бедной Наты

 В день и раз, и два

 Покруживаться стала голова,

 Тесниться грудь, тошнотка появляться.

 Пожаловалась матери, а та

 Заметила шутливо и спроста:

 — Э-э, кто-то младший догоняет братца! —

 И посоветовала, чтобы Ната

 Пошла к врачу

 За подтвержденьем факта.

 Но оказалось,

 Весь набор примет

 Обманчив был, как яблоневый цвет,

 Не давший сил приросту молодому.

 Задумчивый, как белокрылый грач

 В своём халате белом, старый врач

 Наташу передал врачу другому,

 Тот — третьему, а там вмешался чётный,

 И не последний,

 А всего четвёртый.

 И как же было

 Нате не смутиться,

 Когда пришла машина из больницы

 С высокой фарой, меченной крестом.

 Жуана не было, с ночной укладки

 Федяша ещё спал в ночной кроватке,

 А Тимофевна прибирала дом.

 Наташу так и обожгло словами

 Вбежавшей медсестрички:

 — Мы за вами!..

 — А что мне взять? —

 На свой вопрос резонный

 Реакция её была мудрёной,

 Необъяснимой импульсом иным,

 Как страхом, заслонившим всё на свете.

 — Ах, да, да, да! —

 Она метнулась к Феде,

 Как будто ехать собиралась с ним.

 Лишь с плачем сына, сердце резанувшим,

 Она оторопела, как под душем.

 А тут бабуся подоспела кстати.

 — Моя Голуба-люба, мой касатик! —

 Напев заслышав, полусонный внук

 Со всею непосредственностью детства

 Заулыбался и предпринял бегство

 Из судорожных материнских рук.

 — Не паникуй! —

 Сказала Тимофевна,

 И Ната успокоилась мгновенно.

 Но, сделав шаг

 Из-под родного крова,

 Наташа к Феде устремилась снова,

 Да так, что впала в еле слышный стон

 В каком-то новом приступе печали.

 Разбуженный, испуганный вначале,

 На этот раз не испугался он,

 Лишь долго удивленными глазами

 Глядел на маму,

 Обращённый к маме.

 В беде

 Никто не знает меры бедствий,

 А в раннем расставанье всех последствий.

 Быть может, будет сын всю жизнь искать,

 Как и отец искал со страстью странной,

 Оставшуюся в памяти туманной

 Неведомо похожую на мать.

 Во всех исканьях будет этот образ

 Ему путеводительней,

 Чем компас.

 Не так ли в детстве,

 К жизни пробуждённый,

 Глядел я, Музою заворожённый,

 В глаза её, внимателен и тих.

 Как часто, наградив душевным жженьем,

 Она ко мне являлась с утешеньем,

 С надеждой в начинаниях моих.

 Зато теперь, когда мой мир в расстрое,

 Меня забыла и моих героев.

 О, сжалься, Муза,

 Возвратись, приди,

 Несчастье от Наташи отврати!

 О, Муза, Муза, искренняя вроде,

 Ты, замечавшая и тихий плач,

 Ведёшь себя уклончивей, чем врач

 В плохой больнице

 При плохом исходе.

 Тебя зову я, отзовись на поклик,

 Спасеньем увенчай Жуана подвиг!

 Я звал,

 Я упрекал её, она же

 Сиделкою сидела при Наташе,

 На этот раз реальная вполне.

 Свой давний долг отсиживая честно,

 Она Жуану уступала место,

 Когда тот приходил к своей жене,

 Со стороны глядела, видя диво:

 Как он красив

 И как она красива!

 У скромницы

 И у скандальной тётки,

 Почти у всех в больнице лица кротки.

 Там все мы, все —и ты, и он, и я,—

 Почувствовав себя намного бренней,

 Становимся добрее и смиренней

 Пред мрачной вечностью небытия.

 Ещё живём, но будет же решаться:

 Кому уйти,

 Кому пока остаться.

 У многих неприятий

 И приязней

 Немало остаётся скрытых связей,

 Не ставших связью зримой и прямой.

 Однажды с послаблением недуга

 Наташа стала умолять супруга: