Вперёд шагнуть
Хотя бы на полшага!
Средь Кузьминых,
Средь родственников их
Здесь было много наших заводских,
С тоской в глазах
Стоявших не для вида,
А в меру старой памяти их дружб.
По обязательству совместных служб,
Услуг взаимных, лишь Аделаида,
Пока Жуан не отошёл последним,
В слезах стояла
За крестом соседним.
Мне приходилось замечать не раз:
Уход кого-то сплачивает нас,
В процессии ухода мы едины,
Нас музыка печальная ведёт,
Никто не забегает наперёд,
Держась благоразумной середины.
А после наши связи уже хрупки —
Похоронив, мы делимся на группки.
Шёл первый снег.
Два срока есть в году,
Оберегающие красоту
С особой ревностью за человеком:
Цветение и снегопад, что сам
Догадливо прикрыл могилы шрам
Своим неторопливым первым снегом,
Но для рубца, горевшего багрово
В Душе Жуана,
Не было покрова.
Он понял,
Что в Душе его отцовой
Необходим для сына Феди новый,
Почти что материнский уголок.
Пусть будет нечувствительным к утратам,
Пусть вырастает смелым и крылатым
Торителем космических дорог.
Да, да, пусть женский,
Чёрт возьми, халатик
Не затмевает красоты галактик.
Так рано
К слову доброму “отец”
Прибавилось недоброе “вдовец”
С его ходячим вариантом “вдовый”.
Теперь в любви родительской горяч,
Даже во сне заслышав Федин плач,
Жуан вставал, помочь ему готовый,
Готовый с человечностью предельной
Его утешить
Песней колыбельной.
“Спи-засни, мой сыночек,
Подрастай, мой росточек,
А когда подрастают,
Дети спят и летают.
Как закроются глазки,
Полетишь ты, как в сказке,
Над родною землёю
И над Бабой Ягою.
У старухи, у злыдни,
Нет заботы о сыне,
У старухи, у злючки,
Нет ни внука, ни внучки.
Злыдня зла не скрывает,
В старой ступе летает,
Вместо крыльев над мглою
Машет грязной метлою.
Спи-засни, мой сыночек,
Окрыляйся, росточек,
Настоящие крылья
Подарю тебе с былью.
Полетишь ты далёко,
Полетишь ты высоко
Над родною землею
И над Бабой Ягою...”
* * * * *
Читатель милый,
Вспомни, что в начале
Мы песни запевали без печали.
Счастливые концы всего милей,
Но я писал без мысли, чтобы легче,
Нет, не стихи, а судьбы человечьи
В мучительных исканиях путей,
В исканиях любви — до понимания
Её, как высшего в нас достоянья.
Все беды,
Лезущие даже в строчку,
Увы, неотвратимы в одиночку.
Нам не дано самим изобрести
Свой лёгкий путь,
Свою любовь и нежность.
К трагедии приводит неизбежность,
А к драме может случай привести,
Хотя и случай, будучи нечаянным,
В ряду других
Бывает не случайным.
Что мне сказать,
Тоской не бременя,
Когда о счастье спросите меня?
Скажу вам, склонный
К прежнему пристрастью:
Большое счастье — это,
На мой взгляд,
Не только сам конечный результат,
Но и дорога, что вела нас к счастью.
И пусть никто из нас не забывает,
Что в чистом виде счастья не бывает.
А если так,
Зачем иных старанья,
Чтоб приуменьшить наши испытанья?
Ведь если счастье нам далось трудней,
То радость и торжественней и выше.
А если это так, зачем самим же
Обкрадываться в гордости своей?
Суровый счёт ведите неудачам,
Особо тем,
Когда за всех мы плачем.
Да будет слово
Громом и набатом.
Суровый счёт ведите всем утратам,
С пристрастием судите — чья вина?
Да будет верится, что в наших буднях
Кому-нибудь на трудных перепутьях
Задаст урок Наташа Кузьмина,
Как жертва сил, пока ещё несметных,
Не только тёмных,
Но и полусветлых.
Большой урок,
Не подчиняясь срокам,
Для всех времен становится уроком.
Безоблачной мечтая видеть даль,
Но кое-что уже предвидя кроме,
Мы мужеству учились на « Разгроме»,
На « Том пути», « Как закалялась сталь».
О, если б и моя строка крепила
На стройке века хоть одно стропило!
И если бы при виде тяжких мук
Обиженному другу верный друг
Сказал однажды, поздно или рано:
— Из многих книг, а их хоть пруд пруди,
Ты Книгу, если есть она, найди
И перечти « Женитьбу Дон-Жуана»! —
Тогда б я и за гробом верил страстно,
Что жизнь свою потратил не напрасно!
1977 г.
Лев Александрович Корсунский (род. в 1946 г.)
Женитьба Дон Жуана
Комедия в двух частях
Действующие лица:
Дон Жуан.
Сганарель, он же Педро.
Алонсо Альварес.
Изабель, его мать.
Аманда Конде.
Габриэль Фернандес.
Луиза, его мать.
Первая, вторая и третья фурии: их роли следует играть исполнительницам ролей Изабель, Аманды, Луизы
Часть первая
Ночная мгла чернилами разлилась по Испании, сделав местечко под Севильей неотличимым от пригорода Мелитополя: те же крупные, с кулак, звезды на чёрном небосклоне; гортанные крики ночной птицы; ленивая перебранка собак; полное предсмертной тоски мычанье быка. Ветер донёс гитарный перебор, отголоски серенады, сразу же заглушённые кошачьим концертом. Ночью испанские кошки также серы, как всякие другие. В спальне постоялого двора средней руки на безбрежной супружеской тахте тревожно посвистывал во сне человек неопределённого возраста. Спящего мучили ночные кошмары. Издав резкий горловой звук, он подскочил от ужаса на постели. В лунном свете этот сеньор вполне мог сойти за юношу, если б не его глаза! В них мерцала вековая печаль. Поняв, что наяву опасность ему не грозит, бедняга с облегчением вздохнул, отдышался. Отбросил одеяло, тяготившее его. Оказалось, он в ночной рубашке до пят — наряде, не слишком распространённом у мужчин в наших широтах. Нервный сеньор двинулся к человеку, почивавшему на другой кровати. Тому было предназначено охранять ночной покой своего господина. Вместо этого слуга храпел, заменяя собой целый оркестр.
Нервный сеньор (на ухо храпуну).
Педро!
Спящий всхрапнул.
Педро!
(Похлопал слугу по щекам).
Педро (продрал глаза, радостно).
Сеньор Хуарес!
Нервный сеньор.
Тссс! Язык твой длинный
Нас подведёт под монастырь!
Какой Хуарес на хрен!
Педро (пристыжен)
Уф! Совсем забыл,
Теперь вы Дон...
Нервный сеньор.
Базилио!
Нельзя храпеть так подло!
(Присел на краешек постели слуги).