Чтоб Венере излить благодарность. Уста прижимает Он, наконец, к неподдельным устам,— и чует лобзанья
Дева; краснеет она и, подняв свои робкие очи Светлые к свету, зараз небеса и любимого видит. Гостьей богиня сидит на устроенной ею же свадьбе.
Л. А. Мей
Белою глыбою мрамора, высей прибрежных отброском, Страстно пленился ваятель на рынке паросском;
Стал перед ней — вдохновенный, дрожа и горя...
Феб утомленный закинул свой щит златокованый за море, И разливалась на мраморе Вешним румянцем заря...
Видел ваятель, как чистые крупинки камня смягчались, В нежное тело и в алую кровь превращались,
Как округлялися формы — волна за волной,
Как, словно воск, растопилася мрамора масса послушная И облеклася, бездушная,
В образ жены молодой.
«Душу ей, душу живую! — воскликнул ваятель в восторге.— Душу вложи ей, Зевес!»
Изумились на торге Граждане — старцы, и мужи, и жены, и все,
Кто только был на агоре... Но, полон святым вдохновеньем, Он обращался с моленьем К чудной, незримой Красе:
«Вижу тебя, богоданная, вижу и чую душою;
Жизнь и природа красны мне одною тобою...
Облик бессмертья провижу я в смертных чертах...»
И перед нею, своей вдохновенною свыше идеею,
Перед своей Галатеею,
Пигмалион пал во прах...
Двести дней славили в храмах Кивеллу, небесную жницу, Двести дней Гёлиос с неба спускал колесницу;
Много свершилось в Элладе событий и дел;
Много красавиц в Афинах мелькало и гасло — зарницею, Но перед ней, чаровницею,
Даже луч солнца бледнел...
Белая, яркая, свет и сиянье кругом разливая,
Стала в ваяльне художника дева нагая,
Мраморный, девственный образ чистейшей красы... Пенились юные перси волною упругой и зыбкою;
Губы смыкались улыбкою;
Кудрились пряди косы.
«Боги! — молил в исступлении страстном ваятель.— Ужели Жизнь не проснется в таком обаятельном теле?
Боги! Пошлите неслыханной страсти конец...
Нет!.. Ты падешь, Галатея, с подножия в эти объятия Или творенью проклятия Грянет безумный творец!»
Взял ее за руку он... И чудесное что-то свершилось... Сердце под мраморной грудью тревожно забилось; Хлынула кровь по очерченным жилам ключом,
Дрогнули гибкие члены, недавно еще каменелые;
Очи, безжизненно белые,
Вспыхнули синим огнем.
Вся обливаяся розовым блеском весенней денницы,
Долу стыдливо склоняя густые ресницы,
Дева с подножия легкого грезой сошла;
Алые губы раскрылися, грудь всколыхнулась волнистая,
И, что струя серебристая,
Тихая речь потекла:
«Вестницей воли богов предстаю я теперь пред тобою. Жизнь на земле — сотворенному смертной рукою, Творческой силе — бессмертье у нас в небесах!»
...И перед нею, своей воплощенною свыше идеею,
Перед своей Галатеею,
Пигмалион пал во прах.
(Из «Метаморфоз»)
...Велико всемогущество неба, пределов
Нет ему: что захотят небожители, то и свершится.
Чтобы сомненья прошли, расскажу: дуб с липою рядом Есть на фригийских холмах, обнесенные скромной стеною. Сам те места я видал: на равнины Пелоповы послан Был я Питфеем, туда, где отец его ранее правил.
Есть там болото вблизи — обитаемый прежде участок;
Ныне — желанный приют для нырка да для куры болотной. В смертном обличье туда раз Юпитер пришел, при отце же Крылья сложивший свои жезлоносец, Атлантов потомок. Сотни домов обошли, о приюте прося и покое.
Сотни домов ворота призакрыли, единственный принял; Малый, однако же, дом, тростником и соломою крытый. Благочестивая в нем Бавкида жила с Филемоном,
Два старика: тут они сочетались в юности браком,
В хижине той же вдвоем и состарились. Легкою стала Бедность смиренная им, и сносили ее безмятежно.
Было б напрасно искать в доме том господ и прислугу, Все здесь хозяйство — в двоих; все сами: прикажут —
исполнят.
Так, коснулись едва небожители скромных Пенатов,
Только, погнувши главы, ступили под низкие двери,
Старец подставил скамью, отдохнуть предлагая пришельцам. Грубую ткань на нее поспешила накинуть Бавкида.
Теплую тотчас золу в очаге отгребла и вчерашний Вновь оживила огонь, листвы ему с сохлой корою В пищу дала и вздувать его старческим стала дыханьем. Связки из прутьев она и сухие сучки собирает С кровли, ломает в куски,— котелочек поставила медный. Вот с овощей, что супруг в орошенном собрал огороде, Листья счищает нржом; старик же двузубою вилой Спину свиньи достает, что, на балке вися, закоптилась. Долго хранилася там,— от нее отрезает кусочек Тонкий; отрезав, его в закипевшей воде размягчает.