— Ты бы пришла ко мне сегодня в гости.
— Не могу, — сказала рыжая.
— А что так?
— Да завтра мой хозяин рано утром едет за сеном, так надо наперед забегать и лаять.
Как только Тараканов вошел в кабинет Белоглаза, тот сразу из ящика стола вытащил пачку денег и таинственно сказал:
— Если из Одоева вернешься без мастера Тычки, эти деньги будут твои.
Нa следующий день Тараканов вместе с мастером Тычкой поехали в Одоев. Проходит неделя... А в начале второй приходит весть от Тараканова, что мастер Тычка погиб при неосторожном обращении с ружьем. В Туле сразу все заохали, заахали. Хозяин ружейного завода Корней Белоглаз и все тульские правители от горя просто не могут себе места найти, восклицая: "Какого великого мастера лишились". Из-под рук писарей одна бумага выходит плачевней другой. Весть о гибели Тычки дошла и до Петербурга. Не могли же здешние не известить царя. Петр и впрямь заволновался. Он знал цену таким мужикам, как Тычка, а цену самого Тычки тем более. Не мешкая, нескольких человек из своих приближенных отправил в Тулу.
А здесь уж церковники мастера Тычку чуть ли не начали возводить в святые. Хозяин ружейного завода сам изволил произнести последнее слово над могилой великого мастера. И в то время, когда он в своем кабинете дописывал надгробную речь, вдруг открылась дверь и вошел мастер Тычка. Белоглаз чуть ума не лишился.
— Ты это откуда? — воскликнул он.
— Как откуда? Из Одоева, — сказал Тычка.
— Тебя же нет.
— Как нет, ежели стою перед тобой.
Хозяин завода тряс головой и ничего понять не мог.
Оказывается, отставной козел Тараканов был до того уверен, что застрелит мастера Тычку, он заранее дал весть о его смерти.
— Да что произошло, наконец? Расскажи, пожалуйста, — взмолился Корней Белоглаз.
— Произошла обыкновенная глупость, — сказал мастер Тычка. - Я не раз говорил вашему Тараканову: не трогай ружья, из них стрелять нельзя, они все негодные. А он, как всегда, был пьян. И вот в таком виде он наставил ружье на меня и закричал: "Убегай, стрелять буду!"
А что мне убегать, я знал, что ружье не выстрелит. Тараканов бабахнул, и в руках у него одна только ложа осталась и с этой ложей свалился он на землю. Вот и все. Выходит, что вместо меня он убил себя.
Ни в одном городе вести так быстро не разносятся, как в Туле. Через час кабинет хозяина ружейного завода был до отказа заполнен самыми маститыми людьми, которые, окружив мастера Тычку, укоряли его в том, что он не умер, а вернулся живым, тем самым поставил в неловкое положение самых знатных людей, коим теперь будет стыдно ходить по улицам и смотреть в глаза даже простолюдинам. И, наконец, мастера Тычку назвали свиньей и самым плохим человеком на свете.
— Позвольте, — сказал им мастер Тычка, — я ведь приехал не сегодня, а позавчера, уж хаживал по городу и слышал, как меня называли лучшим человеком России и великим мастером. А церковники возвели чуть ли не в святые. Значит, я безгрешен. И притом, если вы в эти дни горевали обо мне, так зачем мне умирать? Теперь вы говорите иное. Так каким же вашим словам надобно верить?
Знатным людям города нечего было сказать мастеру Тычке. Тогда его стали уговаривать, чтобы он эту историю не разносил далеко от Тулы, а они уж — отцы города, это сумеют оценить. Но тут явились посланцы Петра. Узнав, что мастер Тычка жив и какая история случилась с ним, задержались в Туле. Да кроме того, еще из ружейной канцелярии вызвали людей для проверки разных заводских дел. А когда проверка закончилась, Петр издал такой указ:
"Повелеваю хозяина Тульской Оружейной фабрики Корнея Белоглаза бить кнутом и сослать в монастырь на работу. Он, подлец, дерзнул войску государя продавать плохие пищали и фузеи.
Старшину алдермана Фролку Минаева бить кнутом и сослать в Азов, пусть не ставит клейма на плохо сделанное оружие.
Приказываю ружейной канцелярии из Петербурга переехать в Тулу и денно и нощно блюсти исправность ружей.
Пусть дьяки и подьячие смотрят, как алдерманы ставят клейма.
Буде сомнение возьмет за душу, самим проверить и смотром и стрельбою, два ружья каждый месяц стрелять, пока не испортятся, и смекать, что делать надобно.
Буде заминка в войне приключится, особливо при баталии по нерадению дьяков и подьячих, бить оных кнутом нещадно по оголенному месту.