Выбрать главу

Каждый колчан рассчитывался на пятьдесят-шестьдесят стрел. Стрелы расходовались очень быстро. Хороший лучник в одну минуту мог выпускать по десять-двенадцать стрел. Сам лук размещался в особом футляре-налуче. Тул и налуч прикреплялись к поясу. Все снаряжение лучника называлось саадаком. Стрелы, выпущенные из лука за триста шагов, могли пробивать толстую дубовую доску. А выпущенные из сильного лука летели на расстояние до восьмисот метров.

Секрет изготовления луков и стрел каждый мастер скрывал от другого, как огонь скрывается в кремне. Он передавался по наследству, от одного поколения к другому. Катюшу никто не остерегался. Ее считали несмышленышем. А она, играючись, так приноровилась к этому ремеслу, что анохинские стрелы пошли в ход и стали лучшими. Правда, пока они стали такими, за это время Катюша уже успела подрасти. Она удивительной казалась людям. О ней говорили:

— Эко, каналья, прямо заживо творит чудеса.

Хорошая нива — всякому в диво. А потом старики с грустью добавляли:

— Что делать... Горы падают, долы встают.

Катюша, и правда, так вымахала, что ее хоть замуж выдавай. Аноха сначала-то за Катюшу обрадовался, а потом, спохватившись, подумал: "Чего это я радуюсь? Если бы она была бы парнем, то это рукоделие ему бы пригодилось. А она — Катюша. Как только замуж выйдет, сейчас же все эти игрушки забросит, ей некогда будет с луками и стрелами заниматься, надо за детьми следить. Пока о ней слава идет, надо поторопиться выдать ее за какого-нибудь пожиточного парня и самому хоть немножко возле них пожить по-человечески".

А Катюша возьми и прилипни, и не к кому-нибудь, а к Ивану Озорнину, которого в нашем городе еще прозывали мастером Тычкой, за коим по царскому указу следили сразу тридцать три глаза, потому как старшему следильщику было велено одним глазом поглядывать еще за другими мастеровыми.

Правда, мастер Тычка нравился Анохе, он его уважал и за смелость, и за смекалистость, и за справедливость. Но ежели бы он ко всему этому был бы и пожиточным, это еще так-сяк. А то ведь у этого Ваньки Озорнина, как и у Анохи, один хлеб да живот — и без денег живет. Но дело в том, что он и Катюшка как-то сразу сдружились, будто их сам черт веревочкой связал. Дело уж дошло до того, что даже при людях начали в переглядушки играть. "Куда-нибудь бес, что ли, этого Ваньку прибрал", — думал Аноха. Оно так почти и получилось. Однажды Ивана Озорнина посадили на телегу и повезли куда-то на самый край крещеного света. Тогда это было не дивом. Надумает государь где-нибудь храм или дворец соорудить, туда осязательно туляков притулит.

- Колесом дорога! — Люди всегда кричали вслед уезжающим мастерам, чтобы они снова вернулись назад. Но мастеровые не всегда возвращались домой.

Ради их золотых рук там мастеров насильно заставляли жениться или загоняли в долги, или находили какие-нибудь другие причины, чтобы они оставались на ионом месте.

После уезда мастера Тычки у Катюши из рук стала валиться работа. Снова зажили неважно. Но Катюша на это не обращала внимания. А Аноха твердил ей:

— Замуж, замуж тебе скорее надо выходить, пока еще над тобой витает дух славы. И выйти надо обязательно за богатого.

Но Катюша об этом и слышать не хотела.

- Зачем мне богатство да немилая жизнь? — говорила она. — Клен да береза — чем не дрова? Хлеб да вода — чем не еда?

Однажды к Анохе пришел купец Чуженин, который раньше луки и стрелы покупал у деда Григория, деда Егория и других мастеров. Тайком об этом человеке говорили, что он с бесами дружбу водит и ему сам черт круглые сутки деньги чеканит. А на вид он был ласковый: голова с поклоном, язык с приговором, ноги с подходом, руки с подносом. И его чертячей душе очень по нраву пришлась Анохина Катюша. Ему даже понравилось, как у нее сгибаются кисти рук и пальцы, чтобы быстрее делать стрелы и считать деньги. Наобещав золотые горы, он и упросил Аноху отдать ее за него замуж. А Аноха, позарившись на богатство, сразу и поймался на золотой крючок. Катерина не раз видела этого человека у других мастеров. Только он тогда не хотел ее замечать — она была ещё девчонкой. Этот купчик-голубчик был таков, что его копейка нищему ладонь прожигала.