А попробуй даже волка тронуть в мундире!
Люди были ошеломлены. Не успели они опомниться от столь необыкновенного видения, как в кабинет вбежал сын Дьявола со своим крестным отцом. Оба были настолько возбужденными и радостными, что только успели переступить порог, как сразу начали всех целовать подряд, кого знали и не знали. Оказалось, что сын чиновника, сейчас стоящего в волчьем обличье, все-таки экзамены сдал. И без помощи отца. Да по словам его крестного — не так уж плохо. Поэтому один из них пришел сюда доложить об этом родителю, а другой поздравить его. Но когда им настал черед целовать родителя, они только раскрыли рты и на всю жизнь остались таковыми.
В Рогоженской слободе говорили, что это у них произошло от испуга и удивления, а в Кузнечной — будто бы нарочно их так онемил матерый чиновник, чтобы они никому не могли рассказать, как происходил экзамен. Да разве от народа скроешь? А дело было так.
На второй день сын чиновника-чудодея был уже в школе. Но раз уж туляки даже к тещам на блины ходят со своим самоваром, сын чиновника тоже пришел в школу со своим самоваром. Сел перед детьми за учительский стол и, пока не выдул из самовара всю воду, не сказал детям ни слова. А когда там ничего не осталось, он перевернул его и спросил У ребят:
— Ну, что там теперь?
— Ничего, — сказали дети.
— Как ничего?
— Так и ничего.
— Воздух! — многозначительно воскликнул он.
Дети изумились. Как они не могли додуматься до этого?
Сын чиновника был в восторге сам за себя. Не дав детям опомниться от изумления, он постучал себя по голове и с гордостью снова спросил их:
— Ну, что-то тут у меня есть?
Воздух! — дружно закричали дети.
К вечеру не только родители тех детей знали, что находится в голове сына чиновника, но и весь город.
***
Как бы ни была резва ложь, а от правды никуда не уйдет. Но иной раз, пока эта правда дойдет до нее, она может остановить жизнь целого завода, как это случилось однажды у нас.
Человек при здравой жизни никогда не прислушивается к своему сердцу. Относится к нему так, будто у него совсем его нет. И вспоминает о нем лишь тогда, когда оно уже начинает давать перебои. Так зачастую и на заводах относятся к тем цехам, которые, подобно сердцу, работают, не обращая на себя никакого внимания.
У нас на заводе таких цехов было несколько. Но один из них по ритмичности и точности работал, как хронометр. Этот цех называли не иначе как вечным двигателем. Думали, что его и остановить невозможно. Но говорят, как бы хорошо ни отлаживали самый точный хронометр, все равно найдется такой человек, который скажет:
— Можно отладить еще лучше.
И даже даст совет, как нужно это сделать, и этот цех работал и работал бы себе на славу, если б не пришлось по нему пройти одному из высокочиновных людей, приехавшему для инспекции нашего завода, любившему парадные встречи, музыку и громкие речи. И всякую работу он оценивал только по парадному звучанию. Но к его неудовольствию, наш славный цех его встретил только обыденным станочным шумом. Откуда цеховским людям было знать о таких причудах приезжего чиновника. Если бы знали, то они могли каждый станок кроме работы еще заставить играть на гармошке. И клятый инспекторишка об этом факте взял да и написал в своем акте, мол, хотя все станки в цехе и стоят кучно, но работают скучно и не особенно звучно, а начальник руководит цехом совсем беззвучно. Чтобы цех заработал звонче и громче, нужно вместо начальника беззвучного поставить звучного. А чтобы этот клятый чиновник в свой акт не вписал еще что-нибудь такое несуразное и скорее убирался из завода, наши начальники тут же любезно согласились с его предложением, думая, что какая разница, кто здесь будет начальником — звучный или беззвучный. Вместо начальника здесь хоть поставь каменный столб, цех все равно будет работать. И вскоре вместо беззвучного начальника поставили звучного. И об этом цехе, как о стуке своего сердца, все снова забыли.
Ну, как говорится, пока паровоз работал на прежнем пару, колеса крутились, а как в топку начали подкладывать новые поленья, колеса перестали крутиться. Цех вдруг стал и вынудил остановить весь завод. Удивлению не было конца. Начальство туда начало бросать комиссию за комиссией. Но все они не могли установить, отчего он стал. Станки были нормальные. На них можно ставить серебряные клейма и, как говорится, называть их серебряными. Начальник был золотым. Он имел столько похвальных бумаг о себе, что их хватило бы, чтобы обклеить все стены цеха как внутри, так и снаружи, да еще столько же их осталось бы у него в личном деле. Попробуй-ка голыми руками тронуть его. Заводское начальство не знало, что и делать, и ему волей или неволей пришлось обратиться за помощью к мастеру Тычке, который умел на равных разговаривать и с людьми, и со станками. И был со всеми настолько вежлив и предупредителен, даже мог муху отогнать от варенья и не рассердить ее. А если требовалось, то и слона уговорить пройти по нитке.