Однажды, теперь уж не помню когда, к нам на завод привезли станок. С первого взгляда, в нем будто бы не было ничего особенного. Одна святая простота. Но эта проклятая машина оказалась капризной, как избалованная невеста из богатой семьи. С одного конца хитро, с другого мудреней, а в середке ум за разум заходит. Кому ни поручали собрать станок и пустить его в ход, ни у кого это не получалось. Хотя охотников было очень много. Когда мастеровые приступали к делу, у каждого появлялось чувство беспомощности, как у цыпленка, упавшего в яму: кричать — голос слаб, взлететь — крылья малы. Потопчутся, потопчутся возле станка, как тетерева на току, покружатся, покружатся вокруг него, как вокруг кольца, и, не найдя ни начала, ни конца, отходят прочь. И наконец, тот бедный станок настолько замучили, что если бы он был бычком, то перебодал бы всех от злости. Когда позвали мастера Тычку, люди сбежались к тому станку чуть ли не со всего завода посмотреть, что же получится у носящего имя лучшего мастера столицы мастеров. Тычка сначала погладил станок, как заморенную лошадь в дороге, потом втиснул в его нутро несколько деталей, позвенел ими, привернул их гайками, и все услышали, как станок задышал, и почувствовали, что ежели Тычка сейчас втиснет в него еще несколько деталей — станок заговорит. А у нас на заводе было два человека — Василь Васильев и Василь Петров, которые получали деньги за то, что они числились на должностях хитрецов-мыслителей. Хотя я и не должен сказывать, чем они занимались, да и завод держал это в строгом секрете, но весь город знал, что они половину жизни отдали на раздумье, как бы корову разрубить надвое, чтобы зад доить, а передок во щах варить. У Василь Васильева и Василь Петрова слава была так велика, что без них ни одно собрание и ни одно техническое совещание не обходилось. Для этих хитрецов-мыслителей в президиуме любого собрания специально ставили два стула, нужны они были здесь или не нужны. Без их речей и наставлений ни одна кошка не котилась в Туле. Они могли все: и хромого научить ковылять. Их побаивались даже маститые конструкторы. Если кому-нибудь давали проектировать самую обыкновенную деревенскую телегу, то при обсуждении проекта он робел, как бы Василь Васильев и Василь Петров не вставили палки в колеса его телеги или же не предложили колеса рубить пополам, чтобы они лучше катились.
Ну, конечно, и на этот раз дело не обошлось без Василь Васильева и Василь Петрова. Но только, к их огорчению, Тычка не стал слушать советов.
А беспомощные всегда боятся уверенных людей и стараются чем-нибудь да опорочить их. В то время, когда мастер Тычка собирался задействовать к станку последние детали, хитрецы-мыслители взяли, да и подменили их. Подкинули Тычке детали совсем от другого станка. Но Тычка был такой мастер, что у него даже с другими деталями заработал станок.
***
Иные мастера бывают не лучше той тетки Матрены, которая говаривала своему мужу:
— Хоть бы ты украл где пшеничной мучицы на колобы!
А муж отвечал:
— Дура, ведь все знают, что у нас пшеничной-то нет.
— Ничего, — успокаивала его тетка Матрена, — я так испеку, что ото ржаной не отличат.
А хуже того бывает, когда мастер сажает в печь хлебы, как пышки, а оттуда вынимает их, как для горшков крышки, да еще начинает доказывать, что он с самого изначала так измышлял свое творение сделать.
Мастер Тычка никогда не защищал своих творений. Каждое его творение защищало само себя. И этим он всегда удивлял людей, как удивляют те крестьяне, которые даже в недородные годы со своих полей снимают хорошие хлеба. Недаром его царь Петр полюбил с первой встречи и до самой смерти не забывал великого тульского мастера. Много раз Тычку вызывал в Питер по разным работным делам. Петр с большой отрадой относился к людям дальнего и хитрого ума и очень недолюбливал тех, кто горазд был много спать, на работе сапоги ломать и свои чулки грязью марать. Да Петр и сам, как все работные простолюдины на Руси, вставал рано. В четыре часа уже был на ногах, а в шесть — начинал прием нужных ему чиновников. Ежели кому предстояло идти к царю на прием, то он не спал всю ночь. А далее, как сказывают люди слуга складывал для царя в сумку пищу: хлеб, кусок холодной говядины — и вместе с ним шел осматривать новостройки. Петр всю свою жизнь занимался стройками, даже самые незаметные ручейки хотел заставить работать на заводы — на пользу людей. И так он широко развил свои помыслы, что до конца жизни ему так и не удалось посмотреть на все свои стройки. А в то время, когда еще Петр владел бодростью и в нем кипела сила, где бы его ни заставал обеденный час — там и обедал. Таков был Петр. По слухам, дошедшим до нас, в личной жизни он был тоже скромным. И не только скромным, а даже жадноватым. Говорят, что его жена Екатерина не всегда решалась обращаться к нему с устной просьбой, когда ей, как царице, на свои нужды требовались какие-то средства. Однажды она в письменной форме обратилась к Петру, прося его о том, чтобы ее любимой фрейлине бесплатно выдавали из дворцовых припасов чай и сахар. Царь Петр, разбрызгав чернила, наложил резолюцию: "Она чая не знает, сахара не ведает и приучать не надобно". Но если речь заходила о престиже России, он не жалел ни себя, ни других, ни денег.