Ричард Боуз
Таверна «Никербокер»
В прошлое воскресенье пролетел Голландец, из Сонной Лощины прискакал Всадник без головы. Это произошло тогда, когда я нанес визит в уголок моей извращенной юности, которому я частично обязан ностальгии, но по большей части – болезненному любопытству. Я даже поцеловал кончики пальцев одной моей очень старой, очень скверной привычки, оправдав себя тем, что сделал это ради ушедших дней.
Мы – я и еще несколько выживших – сидели в дешевом нью-йоркском баре, пустившем глубокие корни в нашем прошлом. Это собрание стало логическим продолжением определенной церемонии, из тех, в которых по достижении некоторого возраста все чаще приходится принимать участие; мы только что покинули квартиру одного нашего покойного знакомого.
Звали усопшего Эдди Аккерс. Мы с ним никогда не были особенно дружны. Наши вкусы и интересы ни в чем не совпадали, и я не видел его сорок лет, с того самого времени, как мы с ним работали – и занимали соседние столы – в маленьком рекламном агентстве, функционировавшем в сфере моды, которое называлось «Летучий голландец».
Пару недель назад моя хорошая знакомая, которую мы все зовем Майором, позвонила мне и сообщила о внезапной смерти Эдди. Я рассудил, что его хватил инфаркт, и не стал вдаваться в детали. Хоронили его в городке в долине Гудзона, откуда он родом, и я не стал ради поездки туда отпрашиваться с работы на целый день, тем более что в библиотеке меня некому было заменить.
В прошлый вторник Майор опять позвонила и сказала, что ни одна из бывших жен Эдди, так же как и его сын с дочерью, которых он в процессе жизни произвел на свет, не заинтересованы в том, чтобы приехать и разобрать его личные вещи. Сестра Эдди приехала бы, но ей слишком далеко и тяжело было бы добираться до города. Еще она сказала, что наша старая банда хочет собраться в ближайшие выходные, и попросила меня присоединиться к ним.
Мы называем Барбару Лор Майором Барбарой или просто Майором из-за ее высокого роста, строгой манеры держать себя и сурового британского акцента. Она сказала: «Его сестра прекрасный человек, но возраст, сам понимаешь… Скоро ведь и мы ног таскать не будем. Жаль ты не видел голландскую церковь и кладбище, на котором похоронили Эдди – Сонная Лощина, ни дать ни взять. – И добавила: – А после того, как завершим все дела, можем зайти куда-нибудь и удариться в воспоминания».
Большинство моих воспоминаний о рекламном агентстве «Летучий голландец» и о нашем боссе, Баде ван Брунте, нельзя назвать приятными. Но, задумываясь о тех днях, я понимаю, что где-то во мне еще есть неразвязанные узлы, вещи, которые до сих пор не дают мне покоя. И так как я не пью, то взял с собой перкоцет, оставшийся у меня после последнего эпизода с больным зубом. Конечно, я уже не употребляю наркотиков, но, господа, никто ведь не совершенен.
В воскресенье мы собрались в квартире Эдди. Нас было шестеро. Мы с Майором видимся чуть ли не каждую неделю. Джей Гласс ведет колонку музыкальной критики в «Уолл-стрит джорнал». У нас есть общие друзья и интересы, и мы встречались какое-то количество раз за эти годы, хотя по большей части случайно. Я пришел к выводу, что Джей не любит ни мужчин, ни женщин, не интересуется ни музыкой, ни чем бы то ни было другим, за исключением собственной персоны и пребывания ее в центре всеобщего внимания.
Остальными пришедшими были Мимси Фридман (она пишет статьи о моде в «Харперс базар»), Дуглас Лоттс, который покинул агентство ради поступления в университет и до сих пор преподает в колледже в Нью-Джерси, и Дон Бутби – она может похвастаться влиятельными родственниками, не без помощи которых добилась успеха в сфере связей с общественностью.
Майор заправляла всем процессом. Нас уже ждали многочисленные картонные коробки, по которым мы должны были разложить вещи Эдди, и пицца. «Церемонии, подобные этой, – те, что предназначены для умерших, – это единственные настоящие обряды, которые еще проводятся в нашей среде, – заявила она. – Рождение детей – а их сейчас рожают все меньше – запланировано заранее. Наследственные болезни учтены, пол ребенка выбран, место и время родов определены. Свадьбы – в нашем веке это всего лишь публичное заявление об изменении статуса, социальное мероприятие. Но смерть… смерть, мои дорогие, всегда застает врасплох и всегда означает безвозвратную перемену в ткани бытия». Майор Барбара пишет длинные, высоко оцениваемые критиками фэнтезийные романы, и это чувствуется.