Она замолчала. Я вопросительно вскинул брови.
– Большой, выполненный маслом портрет голландского бюргера в одежде восемнадцатого столетия, – прошептала она. – И он выглядел в точности как ван Брунт. Лицо у него было просто демоническим – страшнее, чем у ван Брунта в минуты самой страшной ярости.
Я рассмеялся и сказал:
– Да ладно тебе!
Майор как-то невесело взглянула на меня.
Когда мы вернулись к столу, Дон Бутби заявила:
– Наше собрание превратилось в сеанс групповой психотерапии.
Дуг Лоттс сказал:
– Я помню тот день, когда он сказал, что я никудышный копирайтер и что я вообще не мужик, а никчемная баба, и даже носки себе нормальные купить не могу. Затем он, конечно, заявил, что я уволен. Но только в этот раз я и правда ушел и больше не вернулся.
Все мы захлопали в ладоши.
Маленькая Мимси Фридман залпом выпила цветное содержимое своего стакана:
– До свадьбы у меня была очень хорошая работа – в рекламном отделе компании «Лорд и Тейлор». Затем мой первый муж потерял работу, а другую не нашел – по-моему, до сих пор. Чтобы мы хоть как-то могли существовать, я стала сама искать работу. И вокруг не было ничего! Естественно, кроме ван Брунта. День, когда он не доводил меня до слез, он считал потерянным навсегда.
Все кивнули и выпили за это. Голландец держал Мимси не только ради специфических услуг. Она знала о копирайте в сфере моды больше всех нас, включая и самого ван Брунта. А мы выпускали еженедельную полосу, которая заполнялась статьями о моде, сплетнями о знаменитостях и рекламой одежды, которую продавали наши клиенты.
Клиенты – чаще всего это были магазины – могли печатать всю полосу или только ее часть в местных газетах на правах рекламы. Мимси вела эту полосу несколько лет, и приобретенный за эти годы опыт послужил ей хорошей основой для дальнейшей успешной карьеры. Она до сих пор комментирует по телевизору весенние показы мод.
Затем все глаза обратились на меня. Я отпил минеральной воды и сказал:
– А я был голубым наркоманом и хиппи. – Таблетка уже подействовала, и я сильно «поплыл». – В те годы в каждой конторе был хоть один такой, как я. – Кто-то засмеялся. – Работа для меня состояла из бесконечной череды издевательств, источником которых был ван Брунт. Я продолжал день за днем ходить в офис, до тех пор пока он наконец меня окончательно не уволил, потому что по сравнению с Ист-Виллидж, где я тогда жил, «Летучий голландец» был образцом спокойствия и порядка.
Майор сказала:
– Ты был настоящей душой компании. Благодаря тебе у нас там все вертелось. А я попала к ван Брунту потому, что мне нужны были деньги. Даже по сравнению с Лондоном Нью-Йорк – дорогой город, я же была всего-то помощником редактора в издательстве. Я считала, что все, кто работает в рекламе, зарабатывают кучу денег. Ван Брунт взял меня, как он сказал, потому что ему понравился мой акцент – и потом каждый божий день высмеивал меня за него. Проработав у него несколько лет, я продала очень глупый детектив одному издательству, а на следующий день пришла в офис, собрала вещички и больше уже никогда не вернулась.
Так шло и дальше. Все сидящие за столом по очереди рассказывали о своей работе у ван Брунта. Воскресный наплыв посетителей, какой бы он ни был, иссяк. Только за столиками перед окнами сидели несколько человек. Бармен и официантка явно скучали.
Я встал из-за стола и направился в сторону туалета. В руке у меня, кроме стакана, была последняя таблетка. Я прожевал ее и, остановившись, запил водой из стакана.
Бархатный шнур, преграждавший доступ к верхним этажам, висел на крючке. Не задумываясь над тем, что я делаю, я быстро поднялся по лестнице. Второй этаж был освещен довольно скудно, но и разглядывать там было нечего: там располагался обыкновенный зал для банкетов. Майор была права насчет того, что они тут все раскурочили. Судя по всему, они разломали большую часть третьего этажа, чтобы поднять тут потолок.
Окна, в которых наверняка не увидишь ничего, кроме скучного городского пейзажа, были задернуты шторами. Все четыре стены были расписаны на тему старого Нью-Йорка: кареты, дома в голландском стиле, парусные корабли в гавани, и все это на фоне города, где самыми высокими строениями еще оставались церкви. Но никакого масляного портрета с голландским бюргером тут не было.
Я услышал шум и обернулся. За моей спиной распахнулась дверь, которую я раньше не заметил. В ней показалась спина грузного, лысого человека. Это был ван Брунт, и я застыл на месте.
Но наваждение продолжалось только до того момента, пока человек не развернулся. Это был смуглый мужчина, латиноамериканец или араб, нисколько не похожий на Голландца. На вид ему было лет тридцать, голова у него была бритая, а не лысая, под мышкой он держал картонную коробку. Наверное, это был управляющий или даже один из владельцев.