Все подавлено молчали. Потрясенный народ безмолвствовал, прокручивая в мыслях фантастическую ситуацию. Наконец, молодой фельдшер мичман Хомяков, который зашел к Рюмину за какой-то чудодейственной мазью-бальзамом его собственного изобретения, решил что ветераны излишне мудрят. решение проблемы виделось ему на поверхности. Он застегнул на себе меховую куртку, легко поднялся и сказал:
– Да я сейчас, до магазина пару сотен шагов, одна нога здесь, одна – там!
Однако Бардин, резко затушив окурок об импровизированную пепельницу, властно махнул ему рукой и сказал: – Сядь и успокойся! – обращаясь к честной компании, спросил: – С кем поспорить, что в любой бутылке в магазине будет … вода! И в домашних запасах – сок. квас минералка и… чай!
В удивленных взглядах публики немо читался вопрос.
– Все просто, как апельсин! Кто мы сейчас в данной ипостаси?
– Ветераны, военпенсы! – нерешительно ответил Коромыслин, не понимая, куда клонит мудрый капитан первого ранга запаса.
– Ответ не верный! Сейчас мы – прежде всего персонажи вот этой самой книги! – он указал взглядом на скромный томик на верстаке с узнаваемой фигурой на обложке и продолжил: – Нашу книгу сейчас читает какой-то критик, которому ох, как не нравится, что мы пьем. Иначе говоря – употребляем.
Нет, не то чтобы вообще, а то, что об этом пишут! Какой, мол, пример мы подаем, если мы вроде бы положительные герои. Вот поэтому – вместо водки – "Есентуки-4" – для поправки пошатнувшегося здоровья, вместо кубанского "первача" от Палыча – томатный сок, а вместо “шила” из его же гаража – отличная родниковая вода для чая. То есть – пока в таре, так оно шило или водка, как задумано в другом рассказе. А вот как только жидкость выльется в стаканы для персонажей этого рассказа, то есть – для нас, так сразу обращается в воду!
– Д-а-а! – протянул славный мичман Егоркин и продолжил: – Похоже, что так оно и есть! То-то я смотрю – мужики хмурые дружно повылазили из квартир. Кто ковры лупцует, кто мусор понёс, кто за картошкой пошел в овощной магазин. Вот видно, что идти не хочет, – ноги одна об одну заплетаются, все в нем протестует – но все равно ведь идет!
– Вот-вот! – подхватил Коромыслин, – а я, главное, тоже удивляюсь. С утра-то в магазин сбегал, за телефон тоже заплатил. Это же Ленкины обязанности, ну точно, а я и забыл как-то. И чего это я … – мелькали в голове мысли, а вот теперь понятно.
– Ага, когда тебе всё разжевали и в рот положили! – съязвил Егоркин.
– А на пьедестал или под асфальтовый каток – да сразу в рамку, они нас не хотят? – поинтересовался Рюмин.
– А чего под каток-то? – поинтересовался молодой Хомяков.
– А так в рамку не поместимся – формат не тот, да и живот вот на пенсии растет от спокойной жизни …. – сказал мрачнеющий Коромыслин.
– Ну, хотя бы так! А то я уж было решил, что у нас коллективная галлюцинация! Ф-Ф-у-у! Прямо от души отлегло! – сказал с облегчением Егоркин, всеми фибрами души ненавидящий неясные ситуации.
– Ага! А ты знаешь, что о нас подумают те, кто служил? Ну и наворотил скажут, товарищ автор – в духе соцреализма – испугался Рюмин.
– И, потом, там же нигде не сказано, что мы пили на службе или во время походов? А кто кому запрещал иногда и употребить? Да еще если норму знать и "стоп" чувствовать? – возмущался Бардин: – Да разве может нормальный человек, без одной язвы в желудке да еще когда главная язва где-то дома или у подруги, встретившись с друзьями размочить неделю чем-то покрепче чая.
– А если ты не выставишь другу или гостю бутылку – что о тебе вообще подумают! Нет, пусть он пьет или нет – его дело, но вот приветить гостя хозяин обязан – мы вам не москвичи, а североморцы из Полюсного!
– А куда смотрит наш автор? И кто ему, после этого поверит?
– Э-э-э! Поздно, книга вышла уже "на большую дорогу", и читают ее все, кому интересен наш Александр Павлович Егоркин, о ком сложены эти легенды!
– В утешение автору надо сказать, что и тех, кто покруче его, да кто действительно был писателем, а не просто баловался словом, критиковали так, что только пух да перья летели! А то и "ату его" кричали! Пусть еще спасибо скажет, что времена не те, а то ….
– Сколько людей, столько и мнений! – философски заключил молодой мичман Хомяков.
– Что-что? – не понял Коромыслин.
– Собака лает – караван идет! – пояснил необыкновенно молчаливый сегодня Рюмин.
– Ну ладно хоть прояснилось, а то я уж и покарать кое-кого собрался! Все-таки, лучше хоть хреновая, но – ясность, чем пугающая неопределенность, пусть и в правильном свете.